Первое, что увидел Тернер, была сигара. Небольшая сигара – она торчала в углу рта, словно черный термометр, и Тернер сразу заметил, что это – голландская сигара: Лео получал их и бесплатно снабжал ими Прашко.

Вид у Прашко бы такой, словно он всю ночь провозился в редакции над газетой. Он появился из двери, за которой были расположены торговые киоски, и в куртке нараспашку, засунув руки в карманы, прошествовал через зал, задевая по дороге за все столики и ни перед кем не извиняясь. Это был грузный, неопрятный мужчина; коротко подстриженные волосы с сильной проседью; мощная грудная клетка незаметно переходила в еще более мощный живот; сдвинутые на лоб очки придавали ему вид гонщика. Следом за ним шла девушка с портфелем: апатичное, почти лишенное выражения лицо ее производило впечатление не то скучающего, не то чрезмерно целомудренного; у нее были темные, очень густые волосы.

– Суп! – заорал Прашко на весь ресторан, как только они обменялись рукопожатиями.– Подайте нам суп. И что– нибудь для нее.– Официант, слушавший последние известия по радио, приглушил приемник, как только завидел Прашко, и с готовностью скользнул к нему. Медные зубчики подтяжек крепко впивались в засаленный край брюк, облегавших объемистый живот Прашко.– Вы тоже трудитесь здесь? – спросил он и пояснил: – Она ничего не понимает. Ни на одном языке, черт побери. Nicht wahr, Schatz (Не правда ли, сокровище мое? (нем.))? Ты глупа, как овца. Так что у вас за дела? – Он говорил по-английски свободно, с легким американским акцентом, почти полностью заглушавшим всякий другой, если он у него был.– Вас скоро назначат послом?

– Боюсь, что нет.

– А это кто с вами?

– Приезжий.

Прашко очень внимательно поглядел на Тернера, потом на Брэдфилда и снова на Тернера.

– Какая-то девчонка крепко осерчала на вас?

На лице его двигались только глаза. Но плечи настороженно приподнялись, и голова инстинктивно ушла в плечи: он был весь начеку. Левой рукой он взял Брэдфилда за локоть.

– Это хорошо,– сказал он.– Это отлично. Люблю перемены. Люблю новых людей.– Голос его звучал на одной ноте, короткие фразы ложились тяжело; это был голос конспиратора, человека, выработавшего в себе долголетнюю привычку говорить так, чтобы его нельзя было подслушать.– Так зачем вы пожаловали? Узнать личное мнение Прашко? Голос оппозиции? – Он пояснил Тернеру: – Когда создается коалиция, оппозиция превращается в привилегированный клуб.– Он громко расхохотался своей шутке, и Брэдфилд рассмеялся тоже.

Официант подал суп-гуляш, и Прашко быстрыми, беспокойно-настороженными движениями своей здоровенной ручищи мясника принялся вылавливать кусочки говядины.

– Так зачем же вы пожаловали? Может, хотите отправить телеграмму своей королеве? – Он ухмыльнулся.– Весточку от ее бывшего подданного? О'кей! Пошлите ей телеграмму. Только на черта ей знать, что думает Прашко? И вообще кого это интересует? Я – старая шлюха.– Это было адресовано непосредственно Тернеру.– Они небось так говорили вам? Я был англичанином, я был немцем, я, черт побери, стал почти американцем. Я был в этом борделе дольше всех прочих шлюх. Вот почему я уже стал никому не нужен. Меня имели все. Сообщали они вам об этом? И левые, и правые, и центр.

– Кто из них обладает вами теперь? – спросил Тернер. Не сводя глаз с изуродованного лица Тернера, Прашко поднял руку и сделал выразительный жест – потер кончиком большого пальца средний и указательный.

– Знаете, что такое политика? Купля-продажа. Деньги на бочку. Все остальное – куча дерьма. Дипломатия, договоры, союзы – все дерьмо. Может быть, мне следовало оставаться марксистом. Так, значит, они теперь взяли да и ушли из Брюсселя? Это печально.