Перед Ламли лежала открытая папка, его старая рука покоилась на ней, похожая на клешню.

– Мы ничего о нем не знаем. Его даже нет в картотеке. С точки зрения нашего отдела он вообще не существует. Проверки он не проходил, не говоря уже об оформлении на допуск. Мне пришлось выпросить его личное дело у кадровиков.

– И что же?

– Есть какой-то душок, не более. Иностранный душок. Беженец – эмигрировал в тридцатые годы. Сельскохозяйственная школа, строительный батальон, служба обезвреживания бомб. Добрался до Германии в сорок пятом. Какое-то время был сержантом, потом сотрудником Контрольной комиссии – политический авантюрист, судя по всему. Профессиональный эмигрант. В те дни в оккупированной Германии можно было встретить такого почти в каждой солдатской столовой. Некоторые остались в армии, другие расползлись по консульствам. Очень многие осели в Германии на секретной работе или приняли немец кое гражданство. Кое-кто свихнулся. У большинства не было нормального детства, в этом вся беда. Извините,– Ламли смущенно замялся.

– А как насчет родственников?

– Ничего сверхобычного. Мы проверили ближайшую родню. Дядя – Отто Гартинг – жил в Хэмпстеде. Это его приемный отец. Никаких других родственников нет. У дяди – фармацевтическое дело. Насколько можно понять, больше алхимик, чем фармацевт. Патентованные средства или что-то в этом роде. Сейчас он уже мертв. Умер десять лет тому назад. С сорок первого по сорок пятый состоял членом хэмпстедской организации Коммунистической партии Великобритании.

– К чему он имел доступ?

– Неясно. Должность его обозначена «Претензии и консульские функции» – не знаю, что бы это могло означать. Он – в дипломатическом ранге. Второй секретарь. На основе специального соглашения – ни продвижения по службе, ни назначений, ни пенсии. Аппарат советников выделил для него место. Словом, он – не настоящий дипломат.

– Вот счастливчик.

Ламли оставил это замечание без ответа.

– Ассигнования на представительские расходы,– Ламли заглянул в дело,– сто четыре фунта в год; может пригласить пятьдесят человек на коктейль и тридцать четыре – на обед. Выдаются под отчет. Жалкая сумма. Зачислен в аппарат на месте. Разумеется, временно. В этом статусе находится уже двадцать лет.

Таким образом, у меня в запасе еще шестнадцать. – В пятьдесят шестом подал прошение разрешить ему вступить в брак с девицей Айкман, Маргарет Айкман. Он встретился с ней в армии. Судя по всему, ни разу не настаивал на своей просьбе. Был ли впоследствии женат – неизвестно.

– А что в пропавших делах? Ламли заколебался.

– Так, разные разности,– сказал он небрежно.– Разные бумаги общего характера. Брэдфилд как раз сейчас пытается составить список.

В коридоре у дежурного снова заорало радио. Тернер уловил тон собеседника и продолжал в том же духе:

– Какие же это разные разности?

– Политика. Совершенно не в вашей сфере.

– Другими словами, мне не следует знать?

– Вам незачем знать.– Он и это сказал небрежно: мир, к которому привык Ламли, умирал, и он не хотел, чтобы кто-то пострадал от этого.– Этот тип выбрал очень подходящий момент, должен сказать,– добавил он,– учитывая все эти события. По всей вероятности, схватил то, что было под рукой, и удрал.

– Взыскания?

– Ничего особенного. Ввязался в драку в КЈльне пять лет назад. В ночном ресторане. Там сумели это дело замять.

– И его не выгнали?

Мы любим давать возможность исправиться,– сказал Ламли, все еще внимательно изучая бумаги, но не без подтекста.