— Как вас зовут, тетенька? — спросила Галина, глядя в глаза пожилой, уже почти совсем седой женщины, которая смотрела мимо нее, через плечо, куда-то далеко-далеко, словно там, в облаках, она искала ответ на мучивший ее вопрос.

— Зовут меня Степанидой Архиповной, доченька. А сыночка моего, с которым я сегодня простилась, зовут Алешей. Без отца вырастила. Один он у меня на белом свете. Сам-то погиб в гражданскую, под Волочаевкой. Небось читала книгу Фадеева «Разгром»?

— Как же, в школе проходили, очень хороший роман, — ответила Галина, заметив, как но лицу Степаниды Архиповны проплыли серые тени.

— Нет, доченька, это не роман. В романах все больше выдумывают. А в этой книжке — правда. Мой Николушка хоть и был немного старше Саши Фадеева, а воевали вместе. И про него в этой книге написано. Только под другой фамилией.

— Сейчас паши лучшие писатели стараются все больше писать исторические романы, чтобы было в них больше правды, — пыталась поддержать разговор Галина.

— Это-то так… — рассеянно отозвалась Степанида Архиповна, продолжая глядеть в сторону, где остался ее единственный сын. Потом, словно вспомнив вдруг что-то, спросила: — А скажи, доченька, мы, случайно, едем не по Старой Смоленской дороге, как ее называли в старину?

— По ней. Только сейчас она называется автострадой Москва — Минск.

— По этой, что ли, дороге Наполеон шел на Москву? — Посуровевший взгляд Степаниды Архиповны поплыл по линии горизонта.

— По этой, Степанида Архиповна.

— И бежал назад тоже по ней?

— По ней. Раньше, еще задолго до войны с Наполеоном, эта дорога соединяла Россию с Францией.

Окончательно сраженный сном, теперь сладко спал и сын полкового писаря Балабанова. Свернувшись калачиком на черном чемодане, он положил голову на фуфайку.

— Стало быть, и Гитлер задумал идти на Москву по этой же дороге? — Степанида Архиповна посмотрела на Галину так, будто та обязательно должна была знать, по какой дороге Гитлер пойдет на Москву.

— Наверное, по ней. Все остальные — узкие, местного значения.

— Ну что ж, пусть идет. Эта дорога для России святая, а для врага проклятая. Только вот боюсь… Чует мое сердце беду… В Россию верю, в народ верю, нас победить нельзя. А вот за своего Алешеньку боюсь.

— Ничего, Степанида Архиповна, скоро будет в войне перелом. По радио передавали, из Сибири движутся несметные полки. Едут и с Дальнего Востока.

— Так-то все оно так, но где сегодня мой сын и твой муж? Ведь уже несколько дней убивают. А в роду нашем мужики долго не живут, все гибли на войнах.

— Так уж и все? — спросила Галина, чтобы не молчать, но сразу же устыдилась своего вопроса, прозвучавшего как бабье любопытство.

— Дед и его брат не вернулись с турецкой, отец мой погиб под Порт-Артуром. Остался вот Алешенька.

К вечеру последняя машина колонны начала отставать. Лейтенант Артюхов, которому было поручено доставить семьи командного состава полка в Смоленск, ехал в головной машине. Всякий раз, когда Артюхов останавливал колонну у какой-нибудь деревни или села, чтобы залить в перегревшиеся радиаторы воду и дать десятиминутный отдых женщинам и детям, которые, с трудом слезая с машин, сразу же спешили в холодок палисадников, он нервничал, бегал от машины к машине и, снова недосчитавшись последней машины, начинал ругать сержанта Кутейникова.

— Ну подожди, дам же я этому губошлепу-верзиле, когда вернемся в полк! Всю дорогу тянет нас за хвост!

И только минут через десять — пятнадцать, увидев показавшийся на дороге грузовик.