— Соседка иногда приносит еду. Но они сами собираются в эвакуацию.

— И ты с ними?

— Нет, я буду ждать папку с. мамкой. С запада поезда идут. Должны же они когда-нибудь приехать. Говорят, на западе с билетами плохо.

— А откуда ты знаешь, что с билетами там плохо? — спросила Галина, а сама подумала: «Наверное, его утешил кто-то надеждой, хотя тут дело, может быть, и посерьезней. Пока в городе работают и почта и телеграф. Не в первый же день немцы взяли Львов. Тут наверняка случилось что-то …»

Дорогой девочка проснулась. Не сразу поняла, почему ее несет на руках чужая женщина. Ища кого-то глазами и не находя, заплакала. Галина принялась успокаивать ее.

Оставшийся путь до военкомата девочка шла пешком, уцепившись за палец Галины. Боязливо поглядывая по сторонам, своим детским умом девочка старалась понять, что случилось в ее жизни, почему все так внезапно изменилось.

— Где мама? — захныкала девочка и принялась пухлой грязной ладошкой размазывать по щекам слезы.

От кого-то Галина слышала или где-то читала, что смерть близких дети, по своей несмышлености, переносят гораздо легче, чем взрослые, так как многого еще не понимают.

И когда девочка, хныча, снова позвала маму, Галина остановилась и, склонившись над ней, ответила внешне спокойно и твердо, хотя это кажущееся спокойствие стоило ей большого душевного напряжения:

— Олечка, твоя мама умерла… Ты же сама видела, мы вчера ее похоронили у дороги, где пашу машину разбомбили немцы. Ты это помнишь?.. Ведь ты не забудешь, где погибла твоя мама?

— Нет, не забуду… Они плохие… Они стреляют… — картавила девочка. — Мы больше туда не поедем, там страшно…

— А ты не забудешь, Олечка, где похоронили твоего братика?

— Его положили с мамой.

— Запомни это, Оленька, на всю жизнь: братика твоего и маму похоронили у дороги, в одной могиле. — Галина говорила с трудом, ее душили подступавшие к горлу спазмы.

Когда свернули в переулок, мальчишка остановился и пальцем показал на приземистый кирпичный домик:

— Вот военкомат… А я живу вон там, в Кузяевской слободе. — Мальчишка был рад, что сослужил доброе дело, и теперь не знал, что ему дальше делать: идти со своими подопечными в военкомат или возвращаться на вокзал.

— Ты сегодня ел, мальчик? — спросила Галина, заметив, что лицо их проводника вдруг заметно погрустнело.

— Да еще рано… — под нос себе буркнул мальчишка. — Сейчас в «Артеке» еще спят.

— А вчера когда ел? — допытывалась Галина.

— А я ем с солдатами… Они сегодня ночью такую бомбу неразорвавшуюся нашли, что даже подходить к ней боятся. Саперов ждут.

Военкомат размещался в старом, приплюснутом к земле домишке, построенном не одно и не два столетия назад. На небольшом захламленном дворе военкомата к коновязи были привязаны три оседланные лошади. Под телегами, у колес, роясь в конском навозе, рыскали вездесущие воробьи, ничуть не боясь лошадей, которые смачно похрустывали овсом. В самом углу двора стояла видавшая виды, обшарпанная, до самой крыши кабины в ошметках высохшей серой грязи, старенькая полуторка, под которой на спине лежал с разводным ключом в руках шофер. Время от времени, дрыгая ногами, он на чем свет стоит костил кого-то.

У дверей военкомата Галина оглянулась. Следом за ними, отстав шагов на пять, понуро плелся их поводырь. Чем-то он напомнил ей в эту минуту отставшую от своего хозяина и заблудившуюся собачонку, которая увязалась за случайными прохожими, обласкавшими ее, и никак не хочет отстать от них даже тогда, когда ее отгоняют.