Дункан продолжал свое неспешное продвижение, погружаясь в нее до тех пор, пока они не слились воедино. Теперь она принадлежит ему и сердцем, и душой.

— Я люблю тебя, Джинни. Люблю сильнее, чем мог себе представить.

Она улыбнулась и погладила его по щеке.

— И я люблю тебя.

Дункан, глядя ей в глаза, вошел еще глубже. Ее глаза широко распахнулись, она негромко застонала, и он чуть не кончил.

Дункан входил и выходил, медленно, неторопливо, восхищаясь тем, как она удерживала его внутри, не отпуская.

Джинни обвила его ягодицы ногами, прижимая его к себе еще сильнее. Он прижался к ней грудью, кожа его запылала от соприкосновения, и резко вонзился в нее. На этот раз сильнее. Быстрее. Требовательнее.

Ее стоны сводили его с ума. Он хотел, чтобы она как можно скорее достигла пика.

Страсть изменяла ее лицо. Восхитительные черты стали мягче, глаза затуманились от наслаждения.

Джинни изогнулась под ним, напрягшиеся соски словно вонзились в его грудь. Она выкрикнула его имя. Потом еще раз. И наконец закричала от восторга. Жаркие спазмы, сжимавшие его плоть, оказались последней каплей.

Его ягодицы сжались. Наслаждение накрыло его с утонченностью ударившей молнии. Все запульсировало. Экстаз овладел его телом и душой. Вонзившись в нее в последний раз, Дункан запрокинул голову и отдался стремительной волне жаркого наслаждения, захлестнувшего его так, что сердце перестало биться. На какой-то миг ему показалось, что он умер и увидел Валгаллу.

Когда все кончилось и он снова сумел связно мыслить, Дункан обнял Джинни и прижал к себе.

Все, что требовалось сказать, было сказано. Они предназначены друг для друга. И будущего без нее он себе не представлял.

Должно быть, Джинни задремала, потому что, когда она открыла глаза, было уже темно. Дункан зажег свечу и сидел на краю кровати, одеваясь.

Услышав, что она зашевелилась, он повернулся и окинул взглядом ее обнаженное тело. Губы изогнулись в сладострастной улыбке.

— Прости, что я тебя разбудил, но мне нужно проверить своих людей и убедиться, что к завтрашнему путешествию все готово.

Его слова вернули Джинни в действительность, и она ощутила холодок нехорошего предчувствия. Это несправедливо. Дункан не преступник! Аргайлл не может не знать, что он за человек, он должен понимать, что Дункан никогда бы его не предал. Мысль о том, что он должен через все это пройти, приводила Джинни в бешенство.

— Как у тебя это получается, Дункан? Как ты сумел не ожесточиться, несмотря на все, что с тобой случилось?

— Разве это привело бы к чему-нибудь хорошему? Ну, рассвирепею я из-за ударов судьбы, разве мне станет легче? Надеюсь, справедливость в конце концов восторжествует.

Он прав, подумала Джинна. Истина важнее всего. После того, что они пережили вместе, разве можно что-то скрывать от Дункана? Она признаётся ему в любви и скрывает правду о сыне. Что он о ней подумает? На глаза навернулись слезы.

— Что мы будем делать теперь? — прошептала Джинни. Дункан наклонился и привлек ее к себе.

— Не теряй надежды, любовь моя. Я еще поживу немного. Достаточно долго, чтобы жениться на тебе и увидеть, как младенец, а то и не один сосет молоко из этих прекрасных грудей.

От чувства вины перехватило дыхание. «У него есть сын. Скажи ему».

— Мне надоело бегать и прятаться, — произнес Дункан. — Я решил — если не найду Колина, то отправлюсь в Инверери. Кузен мне должен помочь.

Джинни в ужасе широко распахнула глаза.

— Нет! — Она схватила его за руку.