Каждое слово Рози выдавало ее нервозность. При первой встрече она держалась спокойно, теперь же с явной горечью.

– Пожалуй, я выпью, – храбро заявила Присцилла, за всю жизнь не отведавшая спиртного.

Однако она не собиралась изображать оскорбленную добродетель. Рози усмехнулась, достала две коньячные рюмки и плеснула в них из хрустального графина янтарную жидкость. Присцилла недрогнувшей рукой взяла свою. На Рози был домашний халат, очень дорогой, с богатой кружевной отделкой и рисунком в японском стиле. Только тут Присцилла заметила, что у молодой женщины такие же длинные и густые волосы того же оттенка, что и у нее. Лицо Рози было невероятно гладким и нежным.

Однако эта женщина была сложена иначе и, несмотря на хрупкость, отличалась пышными формами. Ее чертам не хватало тонкости, но в целом она была ослепительно хороша.

Присцилле казалось, будто она смотрит на свое чуть искаженное отражение, однако сохранившее значительное сходство с оригиналом. И, вглядываясь в это отражение, она заметила побледневший синяк под глазом Рози.

– Что, любуешься печатью Мак-Лири?

Рози уселась в кресло напротив Присциллы и сделала глоток из своей рюмки.

«Насилие! Везде и всегда насилие! Ну почему не может быть иначе?»

– Почему он это сделал?

– Наверное, один из его головорезов донес, что я осмелилась пообедать с кавалером в отдельном кабинете. Кавалером был Джеми Уокер, твой знакомый. Калеб терпеть не может, когда за мной увиваются.

– Тогда почему бы тебе не бросить его?

– А что потом? Снова оказаться на улице? Как, по-твоему, я смогу прокормиться?

– Ну… ты ведь неглупая. Найдешь работу, было бы желание. Каждый человек…

– Слушай, Присцилла… тебя ведь зовут Присцилла, если не ошибаюсь? Какое тебе до этого дело? Восемнадцать лет назад тебе было на меня глубоко плевать, так чего ради беспокоиться теперь?

– Восемнадцать лет назад мне было только шесть. И кстати, я вообще ничего не помнила. Только совсем недавно я… я начала припоминать… кое-что…

– Ах ты не помнила! – Рози поднялась. – Как удобно, подумать только! Ты не помнила, что твоя мамаша прикончила моих родителей, пристрелила их, как собак? Не помнила, скажите на милость! А вот я помню все. И не было дня, чтобы я не проклинала эту тварь и не желала ей гореть в аду до скончания времен! Я и тебя проклинала – за то, что ты жила себе припеваючи, пока я голодала, пока каждую ночь ложилась с кем попало в публичном доме! Что ж, я не возражаю и впредь все помнить за нас обеих!

Присцилла, не зная, что ответить на эту тираду, сидела молча, пока часы на каминной полке не пробили следующую четверть часа.

– Мне очень жаль, – промолвила она наконец. – Тетушка так и не рассказала мне, что случилось, как умерли мои родители. Она утверждала, что они утонули, а я… у меня был провал в памяти. Если бы не возвращение в Натчез, я бы так и не вспомнила. На днях произошел несчастный случай… ранили… ребенка… и тут я кое-что припомнила, даже обмолвки тетушки, полагавшей, что я ничего не слышу. Я вспомнила, как мама плакала и говорила, что Меган О'Коннор украла у нее мужа… она привязала его к себе ребенком.

– Да, женат он был на твоей матери, но мою любил. Мы были его настоящей семьей. И я любила его.

– Я тоже, – прошептала Присцилла.

– Ты? Да ты восемнадцать лет не вспоминала о нем! Возразить на это Присцилла не могла, поскольку Рози была отчасти права. Отчасти, но не вполне.

– Насилие, всегда и повсюду насилие, – пробормотала Присцилла. – Неужели иначе не бывает?

– Такова жизнь, – отрезала Рози.