— Э! Милая крошка! Ты забываешь, что я буду сегодня вечером далеко от Парижа, через неделю в Германии, а через месяц в Венгрии…

— Разве ты забыл, что Манчини — итальянка? Смотри! У графини де Суассон память беспощадная!.. А ты ранил ее самолюбие!.. При горничных многое говорят не стесняясь…

Она взяла руки Гуго в свои; веселые глаза ее подернулись слезами.

— Если бы я написала тебе все это, — продолжала она, — ты бы мне не поверил. Надо было сказать тебе: я сама видела, я сама слышала!.. Безумная мысль пришла мне в голову… я решила представить, что здесь — маленькая комнатка на Вербовой улице. Помнишь? Куда бы я ни пошла, чтобы со мной ни случилось, память о ней останется у меня навеки… Сколько перемен случилось с тех пор!.. Я смотрю на тебя, я говорю себе, что это он, это Гуго, и мне хочется и смеяться, и плакать разом. Как встрепенулось мое сердце, когда я увидела тебя!.. Вот почему ты должен мне верить, когда я говорю тебе: берегись!.. Эта опасность, которая грозит тебе, когда она придет? Откуда? Не знаю, но она повсюду, я это чувствую… Она в Париже, если ты останешься, она будет в Вене, если ты уедешь… Еще раз берегись, умоляю тебя, ради бога, берегись!

Она отерла слезы и поцеловала Гуго.

Между тем как все это происходило в маленьком павильоне, Бриктайль, которого шевалье де Лудеак считал уже мертвым, сидел в особняке Шиври перед столом, уставленным разными блюдами.

— Дела идут лучше? — спросил Цезарь у капитана.

Вместо ответа Бриктайль схватил за ножку тяжелый дубовый стул, стоявший рядом, и принялся вертеть им над головой с такой легкостью, как будто это был соломенный табурет.

— Вот вам! — сказал он, бросив стул с такой силой, что он затрещал и чуть не разлетелся на куски.

— Здоровье вернулось, — продолжал граф де Шиври, — а память ушла, должно быть?

— К чему этот вопрос?

— Чтобы узнать, не забыли ли вы про графа де Монтестрюка?

Услышав это имя, Бриктайль вскочил на ноги и, схватив бешеной рукой полуразломанный стул, одним ударом разбил его вдребезги.

— Гром и молния! — крикнул он. — Я забуду? Я забуду этого хвастунишку из Лангедока, который два раза уже выскользнул у меня из рук?!

— Значит, на вас можно рассчитывать, капитан?

— Сегодня, завтра, всегда!

— Дайте руку… Мы вдвоем примемся выслеживать его…

Они крепко пожали друг другу руки, и в этом пожатии слилась их беспощадная ненависть.

— Вы знаете, что он идет в Венгерский поход? — сказал Цезарь.

— Лоредан говорил мне об этом.

— А не желаете ли вы проводить его в этой прогулке и приехать в Вену — славный город, говорят, — в одно время с ним, если он поедет?

— Дайте только знак, и я буду следить за ним, как тень, здесь или там, мне все равно!

— Один, без помощи товарища?

— Товарищей всегда можно найти, когда они понадобятся; им только нужно показать несколько полновесных и звонких пистолей.

— Будут пистоли! Не скупитесь только, когда представится желанный случай.

— С железом на боку и с золотом в карманах я отвечаю за все!

Капитан выпрямился во весь огромный свой рост, налил стакан и, осушив его залпом, произнес торжественно:

— Граф де Шиври, клянусь вам, что граф Гуго де Монтестрюк умрет от моей руки или я сам расстанусь с жизнью.

— Аминь, — ответил Цезарь.

XXV

Куда ведут мечты

Гуго не был у Орфизы де Монлюсон с того самого дня, когда он имел с ней в присутствии графа де Шиври объяснение по поводу злополучной записки.