Оливье Бурдо. В ожидании Божанглза
Знавал я парня по имени Мистер Божанглз. Он мог бы и для тебя станцевать, этот Мистер Божанглз, — В дырявых башмаках, в поношенной рубахе, Штаны мешком висели, и волосы седые, Ну, в общем, старый хрыч, зато какой танцор! Он прыгал высоко, он вверх взлетал, как птица, И ухитрялся мягко, как кошка, приземлиться.
Мы с ним свели знакомство в Новом Орлеане, В тюряге, — я-то сам попал туда случайно. Он на меня смотрел таким премудрым взглядом И говорил впрямую, все говорил как есть, О жизни рассуждал, о жизни рассуждал, И хлопал себя по колену, и громко хохотал.
Мистер Божанглз, Мистер Божанглз, Мистер Божанглз, потанцуй!
Он так нам и сказал: мол, я — Мистер Божанглз. А после, прямо в камере, и станцевал чуток, Штаны поддернув, чтобы ловчей плясать. Эх, посмотрел бы ты, как высоко он прыгал, Как отбивал чечетку каблуками И хохотал при этом так весело и громко, Что трясся весь от смеха, Да, вот была потеха! Где только он не танцевал, этот Мистер Божанглз, — На ярмарках и в очередь с бродячими певцами. Он исходил весь Юг вдвоем с любимым псом. «Пятнадцать лет подряд при мне был этот пес, А после взял да помер», — сказал он со слезами. Прошло уж двадцать лет, а он еще скорбит. Уж двадцать лет прошло, а пес всё не забыт.
Мистер Божанглз, Мистер Божанглз, Мистер Божанглз, потанцуй!
А после он нам сказал: «Теперь вот живу один. Танцую где придется За пиво и чаевые, По кабакам и барам, в общем, там, где нальют. Слишком много я пью» — так он всем нам сказал И головой покачал.
Да, покачал головой, Печальный и сам не свой, И тут один из наших сигарету свою пригасил И тихонько его попросил:
«Мистер Божанглз, Мистер Божанглз, Пожалуйста, потанцуй!» Моим родителям за неизменное терпение и доброту — свидетельство их любви Некоторые люди никогда не впадают в безумие… До чего же, наверно, скучна их жизнь! Это моя правдивая история, где правда вывернута наизнанку, потому что в жизни так бывает очень часто 1
Отец давно уже мне рассказывал, что до моего рождения он зарабатывал на жизнь охотой с гарпуном на мух. Он даже как-то предъявил мне этот гарпун и расплющенную муху. — Но я это дело бросил, очень уж оно было трудное, а платили гроши, — объяснил мне отец, укладывая отслуживший гарпун в красивый ларец. — Теперь я занимаюсь открытием гаражей; труд, конечно, специфичный, зато и доход приличный. В начале учебного года, когда школьников первым делом просят рассказать про себя и свою семью, я не без гордости поведал об отцовских профессиях, за что на уроке меня угрюмо отчитали, а на переменке смачно осмеяли. «Видимо, правду не ставят ни в грош, если она занятна, как ложь», — с грустью подумал я. На самом деле мой отец был законником. — Нас кормит закон! — со смехом возглашал он, набивая свою трубку. Он не был ни судьей, ни депутатом, ни нотариусом, ни адвокатом, в общем, никто и звать никак. Работой этой он обзавелся благодаря своему другу Сенатору. Получив доступ к самым свежим законодательным актам, он погрузился в освоение новой профессии, буквально высосанной из пальца этим самым Сенатором. Новые законы — новые препоны! Вот так он и стал «открывателем гаражей». |
