— Такой большой, такой могучий волшебник, и не можешь от меня избавиться. Перенести сюда и убрать отсюда. Без волшебства, потому что у меня есть сердце и душа. У меня есть воля. Поэтому ты решил прогнать меня бездушными словами. Жестокими, бездушными словами. Ты не думал, что я услышу правду через слова, да? Не думал, что я все пойму? Ты забыл, с кем имеешь дело.

— Кейлин. — Он в отчаянии сжал ее руки. — Сделай, о чем я тебя прошу, пожалуйста.

— Забава, — сказала она. — Это вранье. Ты любишь меня.

— Конечно, я люблю тебя. — Он встряхнул ее сильнее, закричал так, что его голос прокатился по лесу. — В этом все и дело. И если я тебе небезразличен, ты сделаешь, что я тебе говорю, и сделаешь немедленно.

— Ты любишь меня. — Она всхлипнула, кинувшись к нему. — Я знала. О, я так злюсь на тебя. Я так люблю тебя.

Его руки жаждали ее обнять. Но он заставил себя оттолкнуть ее и держать на расстоянии вытянутой руки.

— Послушай меня, Кейлин. Перестань витать в облаках, будь разумной. Я не имею права любить тебя. Молчи! — оборвал он ее, когда она попыталась заговорить. — Ты помнишь, что я рассказывал тебе об этом месте, о себе. Ты чувствуешь сейчас мои руки, Кейлин?

— Да. Они дрожат.

— После полуночи, через мгновение, ты не будешь их чувствовать, как не будешь чувствовать ничего. Никакого прикосновения, никакого контакта. Ты сорвешь цветок, но не ощутишь ни его стебля, ни лепестков. Его запах не будет для тебя существовать. Ты слышишь, как бьется твое сердце? Бьется внутри тебя? Ты не будешь этого чувствовать. Это хуже смерти — быть и в то же время не быть. Дни, которые превращаются в десятилетия — и ничего не существует материального. Ничего, кроме того, что у тебя в мыслях. И еще, a ghra, ты не обладаешь волшебством, чтобы чем-то занять себя и сохранить хоть какое-то здравомыслие. Ты будешь потеряна, ты будешь, как призрак.

— Я знаю. — Как сон, подумала она. Туман внутри тумана.

— Но есть еще кое-что. Детей не будет. Во время сна ничего не может развиваться. В тебе ничего не может измениться. Не будет семьи, не будет утешения. Не будет выбора. Это мое наказание. И оно не станет твоим.

Хотя нервы ее были на пределе, взгляд оставался твердым.

— Я должна получить свой подарок.

Он выругался, вскинул руки.

— Женщина, ты испытываешь мое терпение. Ладно. Чего ты хочешь?

— Остаться.

— Нет.

— Ты поклялся.

— Тогда я нарушаю клятву. Что еще можно со мной сделать?

— Я все равно остаюсь. Ты не можешь меня остановить. Но он мог. Был один способ спасти ее за оставшееся время, один, последний, способ.

— Ты победила, Кейлин. — Он притянул ее, прижал к себе. — У тебя воля, как скала. Я люблю тебя, Кейлин. Я любил тебя во снах, когда сны были единственным, что у меня было. Я люблю тебя сейчас. Твои страдания убивают меня.

— Я хочу быть с тобой, неважно, сколько времени. Мы будем видеть общие сны, пока снова не сможем жить вместе.

Он поцеловал ее. Глубокий, пьянящий поцелуй, от которого у нее закружилась голова, помутилось зрение. Сердце наполнилось сладкой радостью.

Когда она вздохнула, он отступил от нее.

— Пятьсот лет, — сказал он спокойно. — А любил я только раз. Только тебя.

— Флинн. — Она двинулась к нему, но воздух между ними затвердел, превратившись в щит.