— А я и не собираюсь тебе их дарить. Просто взял напрокат на этот вечер, чтобы не оставлять картину незавершенной. Могу я в полной мере насладиться прекрасным зрелищем?

Пока она размышляла, следует ли его слова воспринимать как комплимент или как издевку, Эжен надел дорогое украшение и неторопливо защелкнул хитрый замочек. Камни и металл холодили разгоряченную кожу, но Беатрис чувствовала себя как в огне. При мысли о том, что его руки находятся всего в миллиметре от ее плеч и спины, ее бросало в дрожь. Вздумай он дотронуться до нее хоть кончиком пальца, она бы упала в его объятия и отдалась во власть победителя.

Эжен достал из коробочки браслет, тоже украшенный сверкающими бриллиантами, и застегнул на тонком запястье. Рука девушки безвольно повисла в воздухе, и ему пришлось бережно опустить ее.

— Драгоценности моей матери хранятся в этом замке, — как бы между прочим произнес Эжен, оглядывая плоды своей деятельности. — Мама считает их слишком старомодными и редко надевает. Только в исключительных случаях, когда они с отцом приезжают сюда. Говорит, это ее развлекает.

Гарнитур дополняла пара серег с камешками в форме капель.

Эжен нежно отвел прядь волос и аккуратно вдел украшения в уши Беатрис. Она вся трепетала под чуткими прикосновениями его пальцев. Ей показалось, что он не сразу отвел руки, а помедлил пару секунд. Чтобы не растерять остатки здравого смысла, она спросила как можно бесстрастнее:

— А часто твои родители приезжают сюда? Я увижу их? — Когда Эжен в таком настроении, как сейчас, рассчитывать на вежливый ответ не приходилось, но резкое слово поможет ей сбросить чары его обаяния.

— Едва ли. Ты не из тех женщин, которых с гордостью представляют родителям.

Она была готова, поэтому даже не расстроилась. Тем более что Беатрис собиралась кое-что сообщить нелюбезному хозяину. И после этого он уже не сможет оскорбить ее.

По крайней мере, так она полагала, пока слуги разносили блюда. Но когда Эжен предложил руку и повел к столу, девушка утратила решимость. Сомнения окрепли, когда он наклонился к ее уху и тихо произнес:

— Во время ужина я буду любоваться чем-то на редкость красивым. Ты сегодня мне очень нравишься.

Само существование этого человека унижало ее и причиняло боль, так как Беатрис в равной мере любила и ненавидела его. Она для него всего лишь вещь, «собственность», как он сам выразился, которую покупают за деньги, наслаждаются ею, а потом выбрасывают, когда она надоест. И больнее всего было от осознания собственной ненужности, хотя Беатрис не хотела себе в этом признаваться.

На тарелках уже лежали омары и спаржа, в бокалах играло белое вино. Слуги прикатили тележку с кофе и десертом и удалились, закрыв за собой массивные двери.

— Зря ты не позаботился о роликах для них, — произнесла Беатрис, кивнув вслед ушедшей прислуге. Она попыталась разрядить обстановку, чтобы больше не чувствовать на себе пристального взгляда холодных серых глаз. — Тогда они бы гораздо быстрее перемещались от одного конца стола к другому. — Пусть знает, что ее нисколько не угнетает окружающая роскошь, прекрасные драгоценности и сам он — такой неприступный и такой манящий.

Но никакой реакции на ее слова не последовало. Эжен откинулся на высокую спинку, положил руки на подлокотники кресла и по-прежнему не отрывал от нее глаз. Тогда Беатрис перешла в открытое наступление.

— Завтра утром я покидаю замок, даже если мне придется идти пешком до самого Марселя. С «Шеннон риелти» поступай по своему усмотрению. Мне уже надоела эта глупая игра в похищение. Если ты разорвешь контракт, я как-нибудь переживу гнев отца. В конце концов, он всю жизнь был мной недоволен, так что я уже привыкла.

Беатрис пригрозила, только чтобы вывести его из спячки.