После войны Советы подгребли под себя Армению, обозвав ее Армянской Советской Социалистической Республикой. На территории, оставшейся у Турции, армян практически не осталось. Довольно большое их число еще проживало в Смирне, теперь Измире. Греки захватили город в греко-турецкой войне, разразившейся вскоре после окончания Первой мировой. Когда Ататюрк вернул Смирну Турции, город он сжег, а попавшихся под руку греков и армян уничтожил. Землетрясение 1928 года довершило разгром города, но к тому времени там проживали считанные армяне.

Как потом выяснилось, именно Смирна оказалась в эпицентре дальнейших событий. Но тогда я сосредоточил мое внимание на армянских националистических движениях, их организации, программах, целях, последствиях их деятельности. Я рассчитывал закончить диссертацию задолго до оговоренного срока и не планировал изучать судьбу армян, проживающих в Смирне. Потому что еще не познакомился с Китти и ее бабушкой.

Китти и я встретились на свадьбе в Виллидж. Мой приятель Оуэн Морган женился на еврейке из Уайт-Плейнс. Оуэн, уэльсец по национальности, талантливый поэт, на собственном опыте установил, что очень неплохо пить в три горла, изредка пописывать стихи и не пропускать ни одной юбки, до которой можно дотянуться, короче, во всем копировать Дилана Томаса. Он удивил меня, пригласив в свидетели. Таких обязанностей мне исполнять еще не доводилось. В итоге я стоял рядом с ним во время церемонии бракосочетания в темном приделе церкви на Салливан-стрит. Венчал их священник, благоволивший к рабочим-католикам. Ни Оуэн, ни его невеста католиками не были, но Оуэн прожил несколько месяцев в доме на Кристи-стрит, принадлежащем РК, до того как осознал, что равняться надо на Томаса Дилана. (Я сам член РК, хотя практически не участвую в их деятельности. И напрасно. Это прекрасная организация.) Итак, я стоял рядом с Оуэном, в положенное время передал ему кольцо, а потом Китти Базерян танцевала на его свадьбе.

Маленькая, изящная, смуглая, с прекрасными черными волосами и огромными карими глазами. Она скромно стояла, вся в прозрачных кружевах, пока кто-то не крикнул: «А сейчас нам станцует Китти Базерян». Заиграл ресторанный оркестрик, и она вспорхнула на импровизированную сцену, кружась в зажигательном танце.

Потом я нашел ее в баре, уже в юбке и свитере.

— Александра Великая, — я поклонился.

— Кто вам сказал? Они обещали этого не говорить.

— Я вас узнал.

— Правда?

— Я видел вас в «Новой жизни». А еще раньше в «Порт-Саиде».

— И вы сразу меня узнали?

— Ну конечно. Я, правда, не подозревал, что Александра Великая — армянка.

— Сейчас умирающая от голода армянка. Еды не подадут?

— Еда испортит Оуэну имидж.

— Наверное, мы обязаны уважать его имидж. Но я уже выпила больше, чем могла, и умираю с голоду.

— Я не могу допустить, чтобы в Ивена Таннера тыкали пальцами, упрекая в том, что он позволил умереть от голода прекрасной армянке. Почему бы нам не покинуть это славное мероприятие?

Мы покинули. Я предложил перебраться в «Саят-Нову». Она спросила, почему я так зациклен на армянах. Я ответил, что пишу диссертацию об Армении.

— Так вы студент?

— Нет, я просто пишу диссертацию.

— Я не... постойте, так вы же Ивен Таннер! Ну конечно, Оуэн мне о вас рассказывал. Он говорит, что у вас с головой еще хуже, чем у него, а уж он-то точно сумасшедший.

— Возможно, он прав.

— Так вы пишете об армянах? Вам надо побеседовать с моей бабушкой.