— Молоток, задай им жару!

И вдруг все разразились одобрительными криками. Команда «Черного смеха» выстроилась у борта, повисла на снастях, все кричали так, что, казалось, глотки у них готовы лопнуть.

— Молотом и клещами! — Все высоко подбрасывали шапки.

— Вперед, Смехачи!

Баркас отчалил и направился к берегу. Клинтон Кодрингтон стоял на корме и бесстрастно смотрел на своих матросов, его непокрытая голова сияла на солнце, как огонь маяка.

Это случилось несколько недель назад. На такой небольшой базе, как Капская колония, возможность собрать достаточное число старших офицеров для проведения трибунала может не представиться еще много недель или даже месяцев.

Клинтон ночевал в дешевых меблированных комнатах на Ватеркант-стрит. Изгнанный коллегами-офицерами из своей среды, он проводил целые дни на берегу, стоя у линии прибоя и глядя на небольшую канонерскую лодку, где на якорной стоянке делали ремонт, и на клипер с голыми мачтами.

Он видел, как рабов из трюмов «Гурона» выгружали на берег и кузнец из замка сбивал с них кандалы. Он видел, как чернокожие ставили свои крестики под договорами об ученичестве, и голландские фермеры увозили их изучать новые обязанности. Он спрашивал себя, какова будет их дальнейшая судьба, для какой доли он их сюда привез.

После полудня Клинтон поднимался на холм, туда, где в прелестном саду стоял особняк Картрайтов, чтобы засвидетельствовать свое почтение Робин Баллантайн.

В этот день он пришел рано. Когда капитан размашистым шагом поднимался по тропе, едва не переходя на бег, на вершине Сигнального холма громыхнула пушка, отмечая полдень. В цветнике среди роз капитан увидел Робин. Он сошел с тропы и зашагал по бархатисто-зеленой лужайке.

— Робин! Доктор Баллантайн? — Его голос звучал не так, как всегда, светлые глаза бешено сверкали.

— Что случилось? — спросила Робин, протягивая корзину Алетте, и поспешила по лужайке ему навстречу. — Что случилось? — встревоженно переспросила она, и Клинтон взял ее руки в свои.

— Невольничий корабль! — От возбуждения он даже заикался. — Американец! «Гурон»!

— Что? — выспрашивала доктор. — Что?

— Он уходит… они отпустили его!

Ее спаситель чуть не плакал от ярости и отчаяния. Робин побледнела и застыла.

— Не может быть.

— Пойдемте! — сказал Клинтон. — У меня коляска у ворот.

Капитан кричал кучеру, чтобы он поторапливался, тот хлестал лошадей, и до вершины Сигнального холма животные добрались все в мыле, с покрытыми пеной грудью и передними ногами.

Как только кучер остановился, Кодрингтон соскочил на землю и подвел Робин к обочине дороги, проходившей по крутому склону холма над бухтой. По зеленой поверхности моря, испещренной пляшущими белыми гребешками — юго-восточный ветер поднимал волну — беззвучно скользил стройный американский клипер.

Поравнявшись с низкой темной громадой острова Роббен, клипер изменил курс. На его реях, как первые весенние цветы, распустились новые паруса. Мужчина и женщина молча смотрели на прекрасный корабль. Тот слился с молочно-белой морской дымкой, превратился в призрачный силуэт и внезапно исчез.

По-прежнему молча они вскарабкались по склону холма к ожидавшему их экипажу. Ни один из них не произнес ни слова, пока экипаж не въехал в ворота поместья Картрайтов. Клинтон взглянул Робин в лицо. В нем не было ни кровинки, даже губы побелели, как слоновая кость, и дрожали от едва сдерживаемых чувств.

— Я понимаю, что вы испытываете. После всего, что мы пережили, увидеть, как это чудовище уходит подобру-поздорову… Разделяю ваше горе, — тихо произнес он, но дочь Фуллера Баллантайна неистово встряхнула головой и снова застыла.