Наблюдать за ним было истинное удовольствие. Этот мужчина, безукоризненно одетый, воспитанный, обладающий непринужденными манерами, с не сходящей с лица улыбкой, был живым воплощением преуспевающего, счастливого жениха.

Уж не привиделся ли ей этот темный мужской голод, промелькнувший в его глазах, когда, взглянув на Лиззи из-под непокорного вихра каштановых волос, он ответил ее матери:

— Мне и самому жаль, леди Теодора, но долг обязывает.

Нет, не привиделся. Потому что отец тоже это заметил или почувствовал. Единственно этим объясняла Лиззи его яростную враждебность и упрямую непреклонность.

И он все еще не успокоился, хотя факт уже свершился. Его лицо продолжало выражать напряженное неодобрение. За столом он сидел с таким несчастным видом, будто ему вырвали зуб и он мучится от дискомфорта и боли.

Его угрюмое молчание явно повлияло и на преподобного Марлоу, от обычной словоохотливости которого не осталось и следа. Священник, впав в неловкое молчание, как будто копировал хозяина дома. Без усилий матушки и Джейми завтрак стал бы сущим бедствием.

— Но перед отъездом вы ведь останетесь с нами здесь хоть на время. И брачную ночь здесь проведете. Я приготовила для вас Голубую комнату, чтобы восточное крыло было в вашем полном распоряжении.

Лиззи чуть не подавилась вином. Брачная ночь? Здесь? Мама ничего ей об этом не говорила. Боже, что за идея! Что бы там ни выражал темный взгляд Джейми, она не была готова к этому в доме своего детства. Она собиралась начать замужнюю жизнь самостоятельно и независимо.

— Благодарю вас, миледи. Но я думал провести вечер в более интимной обстановке. Я снял комнаты в «Рыжем олене».

Джейми говорил ровно и легко, непринужденным тоном, но кожу на шее и щеках Лиззи обдало жаром.

Как глупо. Ее должно было обрадовать, что Джейми позаботился о сохранении природы их отношений в тайне. Это и вправду было счастье, что подробности их брачной ночи не станут достоянием ее родителей и слуг в доме.

— Лучше бы ты позаботился о том, чтобы остаться здесь, — прозвучал грубо и упрямо голос отца.

Вероятно, он выпил достаточно вина, чтобы преодолеть упорное молчание.

— Папа, — попыталась спокойно воззвать к нему Лиззи, чтобы заверить, что с Джейми она будет в полной безопасности, — Я уверена, что Джейми устроил все наилучшим образом. Я всецело в распоряжении своего мужа.

О тьфу. Все получилось совсем не так, как она рассчитывала, и дало скорее обратный эффект. Лицо отца приобрело тревожный цвет баклажана.

— Тогда забирай ее, и покончим с этим!

Переполненный гневом отец хлопнул ладонью по столу, и вино в его бокале выплеснулось через край. Его гнев поверг всех в шоковое молчание.

— Попомни мои слова. Ты пожалеешь об этом безумном начале, Элизабет. Не знаю уж, что на тебя нашло. Ты достаточно хорошая девочка, хотя сумасбродная и своевольная. Я сделал все, что было в моих силах, чтобы видеть тебя живой и здоровой. И уберечь тебя. В том числе и от себя самой. Но теперь больше ничего не могу для тебя сделать. Ты выбрала иной путь, где я бессилен тебе помочь.

Пока сквайр говорил, швыряясь словами как булыжниками, он ни разу не взглянул на Джейми, но сверлил глазами дочь, пока она не зажмурилась, подавленная его злыми, убийственными угрозами.

— Пусть будет так, — продолжал он, не замечая гробовой тишины. — Как постелешь, так и поспишь. Но только не под моей крышей. Убирайся в «Рыжий олень» и будь ты проклята!

Лиззи почувствовала, как ее самообладание лопнуло и унижение горячей кислотой обожгло лицо.

Ей давно следовало привыкнуть к отцовским тирадам. Следовало привыкнуть к непроизвольным всплескам ярости, прорывавшейся каждый раз, когда они не находили взаимопонимания.