— Есть другие вещи, которыми я бы сейчас с радостью занялся. Ты насквозь промокла. — Подойдя ближе, он смахнул с кончика ее носа каплю дождя и, сорвав с себя сюртук, накинул ей на плечи. — Послушай. Ничего хорошего не будет, если ты подхватишь лихорадку. А вместо нотаций я лучше доставлю тебе удовольствие.

Когда его большие умелые руки опустились ей на плечи, заставив замереть перед ним в неподвижности, она рефлекторно сжала лацканы, чтобы плотнее укутаться в сюртук. И почувствовала, как снова тает. Его сюртук хранил тепло его тела и запах мужчины, с примесью каких-то пряностей. Лавровишневой воды, как он сказал. Исходившее от его глаз тепло окружило ее уютом и покоем не хуже одеяла. Когда он смотрел на нее так, она могла весь день провести в плену его обаяния, забыв о его подозрительном поведении. Вся ее твердая решимость допросить его начинала таять, как ириска на солнце.

Оставшись в одной рубашке, теперь он мок и мерз под дождем. Дождь затекал ему за ворот и тонкими струйками стекал по спине. Ее взгляд упал на его рукава, где пропитанная водой тонкая ткань, став прозрачной, липла к коже. Сквозь нее четко вырисовывались контуры плеч и мускулатура рук, таких мужских и поразительно рельефных.

Она, похоже, ничего не могла с собой поделать. Не думая, протянула палец и провела по его бицепсу. Затем вниз по внутренней стороне. Контраст между прохладой белого рукава и пышущим теплом, исходившим от его кожи, действовал на нее странно возбуждающе, порождая в ней внутреннюю дрожь. Поддавшись ему, она позволила жару завладеть всем ее телом и прогнать все мысли. Закрыв глаза, Лиззи потерлась лицом о скользкий мокрый шелк его рубашки. Его мышцы под щекой были гладкие, твердые и теплые.

Из его горла вырвался звук, похожий на рычание. Его руки опрокинули ее лицо, и рот медленно приблизился к ее губам. Все это время он наблюдал за ней понимающими глазами, вызывая смутное желание отступить назад.

Но она всегда с готовностью принимала вызов. Ей нравились эти чувственные ощущения, предвосхищающие приливы бесстыдного удовольствия.

Все же в его поцелуе не было ни бесстыдства, ни заигрывания. Едва его рот опустился к ее губам, как она ощутила физическое господство его тела над своим. Его сильная рука твердо и непоколебимо легла ей на затылок. Тепло его ладони закрыло холод дождя, сочившегося сквозь ее волосы. Он схватил ее в охапку и прижал к груди и горячим губам. Целуя, тискал, истязая ее рот своей откровенной жадностью, заставляя раскрыться.

Запрокинув ее голову, он обездвижил ее, чтобы, не имея возможности двигаться, она открылась ему.

Ей оставалось лишь покориться и позволить волне ощущений утопить ее сомнения. Она сама превратилась в сплошное ощущение его рук, удерживающих ее в неподвижности, гладкости его кожи, слегка шершавой на щеках и подбородке и мягкой на губах, прижатых к ней в жадном поцелуе, и поразительно сладкого вкуса его рта, когда переплелись их языки.

Ее окатила волна жара и еще чего-то, что она определила как желание. По ее телу побежали мурашки, и соски стали невероятно чувствительными от соприкосновения с холодной мокрой тканью сорочки.

Звук звериного удовлетворения, вырвавшийся из ее груди, и ее ощущение своей покорности привели ее в чувство. Она не создана для покорности.

Лиззи сомкнула губы и отвернулась.

Он резко отпрянул.

— В чем дело?

Его голос прозвучал низко и хрипло.

Она закрыла глаза, не выдержав его острого взгляда, и покачала головой. Он прислонился к ее лбу своим, не давая отвернуться или собраться с мыслями.

— Лиззи. — Его теплое дыхание создавало волнующий контраст с холодом дождя. — Ты дрожишь. Господи, ты совсем замерзла. Идем.

Взяв ее за руку, он стремительно припустил по лужайке. Инерция увлекла Лиззи следом. Дождь и мокрая трава расплылись в размытое серое пятно.