|
Да без сердца нельзя. Без любви, без романтизма нельзя, потому что знания вас просто убьют, сделают циниками, и это скучно. И будете жаловаться: «Какое скучное занятие жить!» Действительно, скучное. Если, кроме машины, которая все видит, понимает и предсказывает, больше ничего нет. Но узнавать это все нужно не для того, чтобы убедиться, что кроме этого ничего нет, а чтобы за всем этим найти то, что не высчитать, что ни в одном учебнике не может быть написано. Для того чтобы дойти туда, нужен беспощадный романтизм. Что бы ни казалось, как бы плохо ни было, я все равно верую, что там, по ту сторону, есть святое. Тогда вы можете пройти насквозь и выйти с той стороны. Только в сочетании беспощадного реализма с беспощадным романтизмом. Если не будет беспощадного реализма, вы машину будете принимать за живое, устройство за человека, манипуляцию за искренность чувств, автоматизмы за подлинное, неискусственное. Искусство — это и есть подсказка, куда надо идти. А то, что без искусства, — это машина.
А ведь есть еще то, что мы вульгарно называем вторым уровнем. Через все это тоже нужно будет пройти и со всем этим познакомиться. Вы хотите перестать быть лилипутом и наконец-то стать самим собой, человеком, гигантом. Но все в жизни сделано для лилипутов. Конечно, неудобно. А вы хотите стать, наконец, гигантом, обрести самих себя, перестать бегать и кричать: «Неужели это все мое», и чтобы вам было удобно в этой жизни? Всякая попытка что-либо изменить всегда влечет за собой сложности. Легко только там, куда ты попал, не ведая ни зачем, ни почему. Не зря существует выражение — человек, избалованный плохой жизнью. Просто плохая жизнь для него привычна, а хорошая непривычна. Вы замахнулись на то, чтобы все изменить, вы замахнулись на другую жизнь, на то, чтобы потерять себя, какие вы есть сегодня, и свою жизнь, какая она у вас сегодня есть, и хотите, чтоб вам было удобно? Смешно.
«Где-то лет в тридцать начало у меня постепенно складываться и лет через 8–10 оформилось окончательно понятие о сочетании беспощадного реализма с беспощадным романтизмом. И это стало правилом для меня. И в мыслях моих, и в переживаниях, и в действиях, и в оценках, и в восприятии реальности. Это одна из фундаментальных вещей во мне. Многие, скажем так, экзотические аспекты реальности для меня являются абсолютно реальными и прожитыми и благодаря своей практике, и благодаря практике людей, с которыми я общался. Я знаю, что реальность гораздо многообразнее, чем принято думать. Мне кажется, что я достаточно прилично знаю законы Мира Чудесного и правила пользования возможностями Мира Чудесного. Правила ведь простые — осмысленность прежде всего. Точное „зачем“. Реальная необходимость. Никогда не баловался с этим. Многие, ну не многие, но энное количество моих знакомых не очень четко выполняли эти правила и погибли. Либо в прямом смысле слова, либо в переносном. То есть они физически живы, но погибли. Был такой период в моей жизни — я много, как теперь говорят, в тусовке провел времени, эзотерической. Знаменитый такой был Фурманов переулок в Москве. Много разных знакомых было с разными способностями. Но глубоких людей там встретил мало. В основном та же социальная суета, только на почве телепатии, биополя и прочего загадочного».
— Хочу научиться учиться — Хоти, но только долго
Из разговоров
Голос: Расскажите о нирване. К.: О нирване? Голос: Да. К: Вы знаете, у Аркадия есть совершенно замечательный рассказ. Как же он называется-то? Какая-то фамилия и Будда, и Будда. Голос: «Будда и Дегтярев» К: А, «Будда и Дегтярев». Там замечательно все рассказано про нирвану, сансару. Голос: А подробнее? К: Если говорить серьезно, ребята, то я думаю, что нам это все просто недоступно. |
