— Разрешите внести маленькое рационализаторское предложение по разгрузке, — насмешливо проговорил человек, раздувавший костер. — Гарантирую внушительную экономию при незначительных капитальных затратах.

— Говорите, — коротко бросил Зарубин, не поднимая головы от костра.

— Предлагаю взять десяток обыкновенных досок, желательно крепких, аккуратно сколотить их гвоздями и поставить вместо этого летучего мостика. Ускорите темпы разгрузки, сохраните в целости ваши консервы И не будете подвергать опасности жизнь людей. .

Зарубин встал и с силой ткнул ногой тлеющую мокрую клепку от бочки, выпавшую из костра. Людям, стоявшим у костра, показалось, что он начнет сейчас грубо браниться. Он сдержался, слова и голос его были невеселы, но не злобны.

— Для человека с высшим образованием, товарищ Седюк, и для сентября месяца тысяча девятьсот сорок второго года ваше предложение несвоевременно и не обнаруживает технической смекалки, — сказал он неожиданно печальным голосом. — Вот внесите предложение, как обойтись совсем без леса, а эти доски освободить для строительства дома, в котором вам же придется жить, и цеха, в котором вы будете работать, — и мы такое предложение охотно примем. Мы должны были получить по правительственной разнарядке тринадцать тысяч восемьсот кубометров пиленого леса, а вместо этого получили три тысячи пятьсот кубометров всякого некондиционного гнилья.

— Как же вы думаете обойтись? — все так же насмешливо улыбаясь, спросил человек, названный Седюком.

Зарубин пожал плечами.

— Под Сталинградом еще труднее, — пробормотал он, снова погружая руки в костер. — Придется как-то выкручиваться.

Он отвернулся, словно показывая, что говорить больше не о чем. Но собеседник его, похоже, был человек общительный и не считал беседу оконченной.

— Кто-нибудь из вас слушал сегодняшнюю сводку? — спросил он.

— Бои у Сталинграда, в районе Новороссийска, ожесточенные бои у Ржева, бои за переправу у Моздока, — ответил Парамонов.

— Вчера была такая же сводка, только без Ржева, — заметил Седюк. — Теперь скажите мне вот что: откуда вы меня знаете?

— Третий день трезвонят по телефону, — устало проговорил Зарубин, не отрываясь от костра. — Похоже, все наше строительство на вас клином сошлось. Запрашивают из проектного отдела, из мехмонтажа, из строительного управления, референт начальника комбината, даже из техснаба и учкомбината. Описывают наружность, особые приметы, только что любимых кушаний не сообщают. Впрочем, я нашел бы вас и без этих примет. Кстати, познакомимся, товарищи. Я — Зарубин, Иван сын Михайлов, заместитель начальника комбината по снабжению, сейчас организую выгрузку и отправку в Ленинск грузов и пассажиров. Вы — Турчин, Иван Кузьмич, землекоп, едете по разнарядке нашего главка. Верно?

— Ну, верно, — недовольно ответил хмурый мужчина, сердито глядя на Зарубина, словно в том, что тот его знал, было что-то плохое.

— А вы — Романова, Анна… Анна… — Зарубин замялся.

— Анна Ильинична, — сказала женщина, закутанная в платки и шали.

— Точно, Анна Ильинична. В этой суматохе и неразберихе память стала слабеть. . О вас очень беспокоится ваш муж. Уже два раза звонил. Я запрашивал капитана по радио, ответил — здоровье ваше хорошее, — так и передал в Ленинск. А вы… — взгляд Зарубина смягчился, когда он посмотрел на девушку, съежившуюся в своем осеннем пальто, — вы, наверное, тот самый инженер-электрохимик из Тырны-Аузского комбината, который у меня в списках значится как отправленный две недели назад пароходом «Иван Сусанин»?

— Я болела, меня сняли с парохода, — сказала девушка, краснея.