Ты что, не понимаешь, что за шесть лет, что я здесь, у меня не было каникул? Летом хоть как-то поспокойнее. Религиозная школа закрыта, ни праздников, ни служб по пятницам… Но все равно остаются свадьбы, бар-мицвы, люди болеют и ждут, что я приду навестить их, другие приходят поделиться своими проблемами… Если бы не случайные уикэнды, мы вообще сидели бы как на привязи. Я должен уехать туда, где смогу побыть какое-то время наедине с собой. — Он улыбнулся. — А в Израиле тепло-о-о…
— А может, просто заказать трехнедельный тур? Посмотреть достопримечательности и…
— Я не хочу осматривать достопримечательности. Это или новые здания, или остатки старых, или дыры в земле. Я хочу пожить некоторое время в Иерусалиме. Мы, евреи, веками стремились в Иерусалим. Каждый год на Песах и в Йом-Кипур мы говорим: «В следующем году в Иерусалиме». В прошлый Песах, когда мы так говорили, мы действительно имели это в виду. Мы действительно думали, что поедем туда, — по крайней мере, я. Прекрасно, теперь у нас есть шанс. Я не связан никаким контрактом.
— Но правление может расценить это как вариант отставки и отдать твое место…
— Допустим. И что? В нашем возрасте мы можем позволить себе попытать счастья.
Мириам с опаской посмотрела на него.
— И как надолго?
— А не знаю, — непринужденно сказал он, — три, четыре месяца, может быть, дольше — так долго, чтобы прочувствовать, что мы жили там, а не просто нанесли визит.
— Но что ты там будешь делать?
— А что там делают другие?
— Люди, которые живут там, работают. А туристы заняты только осмотром достопримечательностей…
— Если тебя волнует именно это — хорошо, я могу закончить статью об Ибн Эзре. Я изучил источники, у меня есть все выписки. Единственное, что мне теперь надо, — свободное время, чтобы ее написать.
Он сейчас был удивительно похож на маленького Джонатана, когда тот просит о чем-то особенном, какой-то особой привилегии. Она чувствовала, что он этого страшно хочет.
— Ты ведь не только что придумал это, Дэвид. Ты это давно обдумываешь?
— Всю свою жизнь.
— Да, но я имею в виду…
— В прошлом году, когда похоже было, что мне придется уйти, я хотел уехать до поисков новой работы. Когда бы еще мы получили такой шанс? Но выяснилось, что мы остаемся, и я сказал себе: будь доволен уже тем, что продолжаешь получать жалованье. Не получается! Всем сердцем я настроился на поездку — и теперь не могу выбросить это из головы.
— Но отказаться от работы…
— Я смогу получить другую, когда мы вернемся. И не забывай, существует вероятность, что эту я так или иначе могу потерять.
Она улыбнулась.
— Хорошо, Дэвид. Я напишу своей тете Гитель.
Теперь пришла его очередь удивляться.
— А причем здесь она?
Мириам сложила газету и аккуратно положила ее рядом с собой.
— Я соглашалась со всеми твоими важными решениями, Дэвид. Я согласилась, когда ты отказался от работы в Чикаго, за которую платили так много, — потому что тебе не понравился сам тип конгрегации, — хотя мы жили на мою зарплату машинистки и на твои случайные заработки по праздникам в каком-нибудь маленьком городке. Потом была работа в штате Луизиана, которую ты не захотел. И место помощника раввина в Кливленде, где платили больше, чем обычно платят недавнему выпускнику семинарии, — ты сказал, что не хочешь подстраиваться под кого бы то ни было. И когда ты хотел оставить работу здесь, при Шварце, я согласилась с этим, несмотря на то, что носила в это время Джонатана и вовсе не горела желанием переезжать в другой город и искать место, где буду жить с грудным младенцем. |