— Я расскажу, — согласился Фил, — но только, когда соберутся все.

— Надо ли? — усомнился Кронин.

— Надо, — твердо сказал Фил.

— Хорошо. Дайте мне телефон…

Фил поднес Николаю Евгеньевичу аппарат на длинном шнуре, и Кронин набрал номер.

— Вы можете приехать прямо сейчас, Эдуард Георгиевич? — спросил он. — Очень важно.

Кронин долго слушал ответ и хмурился. Фил не знал, что говорил Эдик на другом конце провода — неужели отказывался приехать под каким-то надуманным предлогом? Странно.

— Хорошо, — сказал наконец Николай Евгеньевич. — Вы думаете, он сможет?

Второй эпизод молчания оказался еще более длительным, и Фила охватило беспокойство. О ком они говорили? Кто сможет? И что?

— Хорошо, — повторил Кронин. — Постарайтесь побыстрее.

Положив трубку, он поднял на Фила полный изумления взгляд.

— Вы знали об этом?

— О чем? — не понял Фил.

— О Михаиле Арсеньевиче. Он психически болен. С ним произошел приступ — сегодня, часа в четыре.

— В четыре? — удивился Фил. — Я видел Мишу в институте. Мы поговорили. Это было в половине четвертого. Оттуда я поехал к вам.

— А несколько минут спустя Михаил Арсеньевич потерял сознание, Эдуард Георгиевич с трудом привел его в чувство. По словам Эдуарда Георгиевича, Михаил Арсеньевич, перед тем как впасть в буйство, обвинил себя в смерти Елизаветы Олеговны.

— Что? — поразился Фил.

— Да, — кивнул Кронин. — Странно, правда? Похоже, каждый из нас ощущает перед ней собственную вину. У каждого есть нечто, заставляющее мучиться и искать в себе причины произошедшего, а невозможность дать этой трагедии обычное объяснение ведет к самообвинению.

— Извините, Николай Евгеньевич, — сказал Фил, — я позвоню Вере.

Трубку долго не поднимали, наконец запыхавшийся голос сказал:

— Алло! Слушаю.

— Где ты была? — вырвалось у Фила.

— Не понимаю. В ванной, если тебя это так интересует. Оттуда почти не слышно звонков, когда течет вода. А я еще пела… Говори скорее, я стою на полу босая и мокрая, только халат накинула.

Фил представил себе мокрую Веру в накинутом на голое тело банном халате, и сердце сладко защемило, захотелось плюнуть на все, помчаться к ней и никогда больше не вспоминать о том, что случилось, и не думать о том, что непременно произойдет, когда они соберутся вместе, сядут друг перед другом и…

— Вера, — сказал Фил, — сколько тебе нужно времени, чтобы приехать? Я у Николая Евгеньевича, нам нужно срочно собраться. Минут сорок достаточно?

— Если я не домоюсь и возьму такси, — неуверенно произнесла Вера. — И если потом ты на такси привезешь меня обратно.

Она не сказала «и если потом останешься со мной на ночь», но это подразумевалось, Фил нисколько не сомневался в оттенках Вериного голоса.

— Конечно, — сказал он. — Мы тебя ждем.

Потом они сидели и молчали. Оба пришли к определенным выводам, оба понимали: все, что могло быть ими сказано друг другу, уже сказано, и не следует сотрясать воздух лишними измышлениями.

17

Звонок в дверь был резким, как звон колокола судьбы. В квартиру ворвалась Вера, причесала перед зеркалом волосы, прекрасно, по мнению Фила лежавшие и вовсе не требовавшие прикосновения расчески, и только после этого обернулась к Филу и сказала требовательно:

— Ну что? Я не понимаю, почему ты выдернул меня из дома.