Я провел весь день на балконе. Предметом моего на­блюдения было мое собственное любопытство. Мне так давно не доводилось видеть группу людей, что все их действия казались необычными. До отъезда они почи­нили дом метеоролога. Работали матросы неохотно, просто подчиняясь приказам. Когда ветер дул в мою сто­рону, до меня доносился стук топоров и яростные крики капитана. Но и он распоряжался нехотя, поэтому ругань казалась наигранной: необходимость выполнения слу­жебных обязанностей сталкивалась с желанием отплыть с острова как можно скорее. Я мог разглядеть дымок над крышей и человеческие фигуры возле него. Капитан то и дело прикладывался к фляжке, он пил больше, чем ку­рил, и не обращал внимания на просьбы молодого ев­рея, поворачиваясь к нему спиной, когда тот слишком настаивал.

Что такое наши чувства? Новости, которые мы полу­чаем о нас самих. Шлюпки отчалили от берега еще до наступления темноты, а я не испытывал никаких чувств, ничего, даже печали. Корабль уходил за горизонт. Из трубы дома метеоролога шел дым. За моей спи­ной со скрипом поднялась крышка люка. Мне не надо было оборачиваться, чтобы понять, кто вошел. Не знаю, где она пряталась все это время.

Я подкрепился консервированной фасолью. Анерис подчинилась моментально, стоило мне только причмок­нуть губами. Она убрала со стола и быстро разделась, по-своему радуясь восстановлению привычного поряд­ка. Казалось, мое пьянство смутило и обескуражило ее. Однако ничего не изменилось. Ей не надо было сомне­ваться в моей верности; никто не станет требовать от нее большего, чем она хотела дать мне. Я начал раздеваться, но, когда хотел снять свитер, она вдруг напряглась. Ли­цо ее на миг исказилось. Анерис села, скрестив ноги, и запела.

Кровь с новой силой побежала по моим жилам. Надо забаррикадировать дверь, зажечь огни маяка, распреде­лить остатки боеприпасов. Я положил рядом с собой си­гнальную ракету: Господи, как мало их у меня осталось. Все готово? И да и нет. Все предметы – в полном порядке. Все было так отлажено, что я сам оказывался лишним.

Омохитхи вторглись на остров одновременно с вос­тока и с запада. Две небольшие группы стягивались к ле­су до начала штурма. Потом они вприпрыжку побежали к маяку. Иногда свет прожектора отражался в их глазах зеленым металлическим блеском. Пока я в них целился, мне пришли на ум рекомендации из старого учебника для партизан. Повстанцы должны атаковать укрепления противника только ночью и в том случае, если превос­ходят его числом, особенно если не располагают доста­точно мощным оружием. Если противник укрепился в двух точках, следует выбирать для штурма менее укрепленную. Это может показаться обычными довода­ми здравого смысла, но партизанам именно его часто и не хватает.

Омохитхи растворились в темноте и через минуту уже выли на другом конце острова. События теперь не требовали моего вмешательства. Я преспокойно чистил свою винтовку, когда вдали раздавались выстрелы. Я был глух к той борьбе, которую вело другое человеческое существо за свою жизнь там, совсем неподалеку. В самом деле, что я мог сделать? Сообщить французско­му капитану, что остров окружают миллионы омохитхов? Выйти с маяка сейчас, в ночи? Я насчитал девять выстрелов, и мне пришло в голову, что не следует тра­тить патроны попусту.

– Слава тебе Господи! Господин Кафф, я уже думал, что мне никогда не доведется увидеть людей.

Мне не хотелось ему отвечать, для меня он был лишь привидением из крови и плоти. Пока я рыскал в его сун­дуках в доме метеоролога, он ходил за мной, как соба­чонка. Есть люди, которые становятся не в меру разговорчивыми, побывав на краю пропасти. Юноша гово­рил не переставая, но я его совсем не слушал. Два ящи­ка с боеприпасами оказались под большими мешками с фасолью. По форме они напоминали маленькие гро­бы. Я вскрыл первый из них железным ломиком, и на­ступила тишина, словно мы нашли святые мощи.