– Раньше я не замечала у тебя этой штуки.

Она, кажется, сделана из тесьмы? Что-то наподобие макраме или как там это называется?

Джералд поправил браслет так, чтобы Джине было лучше видно.

– Это сделано из веревки вытяжного троса… – Поняв, что Джине это ничего не говорит, он пояснил:

– Ну, такая штука, необходимая для того, чтобы раскрылся парашют. Это своеобразная традиция. У каждого летчика есть свой талисман, который хранит его во время полета. Обязательное условие – он должен быть сделан из материала, имеющего хоть какое-то отношение к самолету, к полетам, к нашей профессии вообще.

Он помолчал.

– Если помнишь, еще во время нашей первой встречи я сказал тебе, что мы, летчики, ужасно суеверные люди. Вот доказательство. – Джералд улыбнулся и снял с руки браслет. – Держи.

И прежде чем Джина успела что-либо возразить, взял ее руку и положил браслет на раскрытую ладонь.

Она удивленно посмотрела на Джералда.

– Но…

– Хочешь сказать, что нехорошо расставаться с талисманом? Ты права, но я с ним и не расстаюсь. Просто отдаю тебе на хранение.

Для меня это будет хорошим напоминанием о том, что всякий раз, когда я отправляюсь в полет, на земле остается кто-то, ради кого стоит жить… Одна мысль о таком человеке заставит забыть обо всех неприятностях, поддержит и успокоит, спасет от падений, поможет снова взлететь.

Джералд перевел дыхание и продолжил;

– Пусть мы не будем вместе, Джина, но я хочу, чтобы этот талисман всегда был с тобой как символ того, насколько сильно я люблю тебя и хочу, чтобы мы были вместе.

Джина по-прежнему сидела неподвижно и не поднимала глаз. Казалось, она превратилась в каменную статую, которая безмолвно внимает словам собеседника.

Джералд в отчаянии посмотрел на застывшее лицо, напряженное тело. Кажется, мне здесь больше нечего делать, подумал он, и безотчетная злость охватила его. Почему бы ей прямо не сказать, что она не желает больше меня видеть? Зачем тянет время, водя за нос детскими рассуждениями об опасности моей работы, зачем ломается сейчас, изображая недотрогу?

Он резко поднялся, с грохотом отодвинув стул так, что он чуть не упал. Джина вздрогнула и вскинула на него большие испуганные глаза.

Пока Джералд говорил, она не знала, как себя вести. К тому же при попытке произнести хотя бы слово в ответ, в горле вставал ком, мешающий говорить. Так она и сидела, а в душе ее тем временем не прекращалась борьба.

Как будто я во сне, думала она. Хочется бежать, а ноги вдруг стали ватными или, наоборот, тяжелыми, как гири…

Грохот стула вывел Джину из оцепенения.

Еще секунда – и будет поздно, забилась в голове тревожная мысль. Вот сейчас он повернется и уйдет. Уйдет уже навсегда, и я никогда его больше не увижу. Но я же не смогу жить без него! Нужно что-то сказать… Но что?..

Какие у него глаза!.. Никогда не видела такого тоскливого взгляда… О Боже, он поворачивается, и…

Словно в замедленной съемке, мужчина, только что сидевший рядом с ней и что-то говорившей ей, решительным шагом направлялся к двери.

– Джералд!

Звенящий, пронзительный вскрик, раздавшись, прорезал тишину кафе и эхом отдался в его сердце.

Джералд остановился и повернул голову.

– Я прошу тебя, не уходи! – пылко произнесла Джина. – Знаю, во всем виновата только я. Я не хотела понять тебя, твое отношение к работе, твои чувства ко мне… Но наконец-то я прозрела, слышишь? Я тебя люблю!

Джералд вернулся к столику и опустился на стул. Он смотрел на Джину и не узнавал ее.

Куда девалась ее обычная рассудительность?

Ее уравновешенность? Никогда не покидающее ее спокойствие? Или она, как и в прошлый раз, придумала какой-нибудь свой выход из ситуации и сейчас предложит ему очередную нелепую идею?

– Ты уже однажды сказала мне эти слова.