Ни религиозный владелец гостиницы, ни молодой офицер блокпоста, скрывающий свое унижение, ни кто-то из других людей, которые могли направить малва к Шакунтале, не увидели связи.

А единственный человек, который смог и сделал, промолчал.

Когда солдаты малва допрашивали владельца конюшни в Каушамби, он ничего не сказал. Солдаты не допрашивали его очень долго. Они были усталые и невнимательные после того, как побывали уже в пяти конюшнях в большом городе этим утром и им требовалось посетить еще и другие. Поэтому владельцу конюшни удалось отделаться от них достаточно быстро.

Нет, он не видел никаких знатных дам — или солдат, — уезжающих на лошадях.

В любом случае он не может отличить кушанов от любых других степных варваров. Все варвары кажутся ему одинаковыми.

Солдаты, крестьяне с Гангской равнины, улыбнулись. Кивнули.

Он ничего не видел. Ничего не слышал. Ничего не знает.

Солдаты, удовлетворенные, отправились дальше.

Планы тиранов рушатся из-за многих вещей. Они разбиваются о скалы героической борьбы. Они разрываются на рифах открытого сопротивления. И их медленно подтачивают, по чуть-чуть, на тех самых землях, где они праздновали победу, маленькие бесчисленные песчинки. Упрямая порядочность униженных маленьких людей.

— Дайте им кнута, — требовал Дживита.

Как и всегда, Шанга сдержал слово.

Каждый получил по два удара Шанга бил своим собственным кнутом, самой мощной рукой в Раджпутане. Возможно, эти удары могли бы убить и муху. Возможно.

После того как он вместе со своим кавалерийским отрядом оказался за стенами столицы и они поехали на запад, Шанга посовещался с заместителями и главным следопытом из патанов. Совещание было очень коротким, поскольку фундаментальная проблема преследования стала сразу же очевидна для всех, кто бросил хотя бы один взгляд на местность.

Гангская равнина после недели сильных дождей представляла собой море грязи. Любые следы, даже оставленные день назад, не говоря про восемь, исчезли. Единственной частью равнины, которая оставалась относительно сухой, была сама дорога. Хорошая дорога, на Матхуру, но этот факт не принес успокоения раджпутам. Много хорошего говорят о вымощенных камнями дорогах, но ни одно из этих хороших слов ни разу не произнесли патанские следопыты.

— Даже ни один конь никогда не оставил следа на этих чертовых идиотских камнях, — проворчал патан. — Тем более пеший человек.

Шанга кивнул:

— Я знаю. Мы не сможем выйти на его след, пока не доберемся до Раджпутаны. Не в это время года.

Раджпут посмотрел вверх, оценивая. Небо прояснилось, и Шанга надеялся, что сезону дождей Индии, харифу, пришел конец. Хариф приносили муссоны в мае и продолжался он до сентября. Его сменит прохладный, сухой сезон, который индусы называют раби. Затем в феврале обжигающая сухая жара гарама будет выжигать Индию до следующих муссонов.

Джаймал повторил его мысли:

— Раби почти здесь. Слава Богу.

Шанга одобрительно проворчал. Как и у многих индусов, раби был его любимым сезоном.

— Нет смысла искать следы, — объявил он, — но у нас есть одно преимущество здесь, на равнине, — по этой дороге путешествует много людей. Вероятно, они обратили внимание на одинокого йетайца. К этому времени все, кого Велисарий встретил в первые дни пути, уже ушли далеко. Но мы можем надеяться, что через два или три дня начнем встречать людей, которые его видели.

— Солдаты на почтовых станциях, где курьеры меняют лошадей, могли его видеть, — заметил Удай.