Она не была надменной монархиней — по крайней мере по индийским стандартам. Но ее формировала культура, в которой отсутствовала римская, а уж тем более аксумская неформальность в общении с представителями правящей династии. Ее до сих пор, даже после многих недель участия в частых военных советах, которые проводились в шатре Эона, явно поражала свободная манера, в которой римские и аксумские подчиненные высказывали свое мнение — даже свою критику! — тем, кто стоял выше них.
Импульсивное желание улыбнуться прошло. Все еще наблюдавший за Шакунталой Велисарий знал, что повелительные манеры Шакунталы имели в своей основе более глубокие корни, чем традиция. Ему нравилась Шакунтала — в своем роде. И он, как и все в небольшой группе римлян и аксумитов, понял, что его непреодолимо притягивает ее магнетическая личность. Он не обожал девушку, как ее собственное окружение из женщин народности маратхи. Но ему было несложно понять это обожание.
Несколько месяцев назад, объясняя своим скептическим союзникам причины, почему им следует так сильно рисковать, чтобы спасти императрицу у захвативших ее в плен малва, Велисарий сказал им, что она станет величайшей правительницей Индии. Она заставит малва выть, объявил он им.
После недель — теперь уже месяцев — в ее компании они больше не высказывали скептицизма по этому поводу.
Шакунтала прямо посмотрела на Эона.
— Что бы ты хотел, Эон? Что он, по-твоему, должен был сделать?
Как решил Велисарий, это была уступка обычаям союзников — она пыталась объясниться, а не просто отдавала приказы. Затем, еще подумав, он изменил свое мнение. Девушка по-своему искренне принимала лучшие аспекты иностранных обычаев и традиций. Ее отличал исключительный ум, и она сама видела, какое несчастье случилось с ее собственной династией, которая не желала отходить от традиций для того, чтобы адекватно ответить брошенному малва вызову. И, кроме всего прочего, ее обучал и тренировал Рагунат Рао, являющийся квинтэссенцией маратхи.
— Что еще можно было сделать? — спросила она. — Если бы он отказался казнить их, то это противоречило бы тщательно создаваемому нами имиджу человека, раздумывающего о предательстве. Вся эта кропотливая работа пошла бы насмарку — и твоя работа также, Эон, ты ведь все это время притворяешься жестоким зверем, человеком со звериными инстинктами, который не думает ни о чем, кроме удовлетворения собственной похоти. Месяцы работы, теперь уже почти год. И ради чего?
Ее голос был полон холодного императорского упрека.
— Ради чего? Милости? Неужели ты думаешь, что Шандагупта разрешил бы оставить в живых правителя Ранапура и его семью? Чушь! Их бы просто увели в другое место и пытали до смерти. А так они умерли быстро, так быстро, как только возможно. Безболезненно, судя по тому, что ты описал.
Императрица бросила быстрый одобрительный взгляд на Валентина. Катафракт стоял с одной стороны группы совещающихся начальников, вместе с Анастасием и Менандром. Им предложили стулья, но они вежливо отказались от них. У букеллариев Велисария были свои, въевшиеся в кожу привычки, которые им вдалбливал их командующий Маврикий. Они вели себя естественно и свободно в компании своего полководца и были готовы высказывать свое мнение. Но они не садились в присутствии полководца, если обсуждались вопросы государственной важности.
Эон раздраженно пожал плечами.
— Я знаю это, Шакунтала! — рявкнул он. — Я не…
Он прикусил язык, сделал глубокий вдох, успокоился. Но когда снова посмотрел на императрицу, глаза его все еще горели.
— Мы, аксумиты, не так быстро принимаем решение о казни, как вы, индусы, — проворчал он. — Но мы также не являемся нежными овечками.
Двое молодых людей обменялись гневными взглядами, одна монаршая воля соперничала с другой. |