Шмуэль-Йосеф Агнон. В сердцевине морей
Глава первая ПЫЛЬ ДОРОГ
Прежде чем взошли первые хасиды на Землю Израиля, закатился в их мидраш человек один, Хананьей звать. Одежа на нем рваная, ноги обмотаны тряпками, а обутков и вовсе нет, и волосья на голове и в бороде покрыты пылью дорог, а все пожитки его увязаны в платок, а платок в руке. Сказал им Хананья, любезным нашим: Сыны Бога Живого, слыхал я — собираетесь вы взойти на Землю Израиля. Просьба к вам — запишите и меня в ваши книги. Ответили ему: Кто возведет нас, возведет и тебя, записали его в свои списки и дали ему пристанище в мидраше. Он радовался им, что взойдет с ними; а они радовались ему, что он восполнит их число для молитвы. Сказали ему любезные наши, сказали Хананье: видно, много дорог исходил ты. Сказал он: так оно, неблизок был мой путь. Сказали ему: где бывал? Сказал им: где был — там былью поросло. Стали уговаривать его, слово за слово, пока не начал перечислять все свои странствия. Сказал Хананья: сперва пошел я из своего града в град иной, а из того града — в град иной. Так шел я из града в град, пока не дошел до пределов другой земли, а там никому не дают пройти, если не дать царю тамошнему пошлины. Отобрали у меня все добро, раздели донага, ничего не оставили, кроме платка — прикрыться. Пожалели меня тамошние жители — дали мне все, чего мне не хватало, — тфилин и талит для молитвы. А в земле той все больше стужа правит, и в Пятидесятницу в конце мая дома стоят в снегу, а в Кущи в сентябре не удержишь в руке пальмовую ветвь от холода, а лимона, заповеданного в Кущи, у них нет, но общины делят между собой один лимон, каждой общине по кусочку, чтобы освежить память Божьего повеления. И встречают они субботу черным хлебом и провожают молоком, ибо нет у них ни чистых калачей, ни вина. А когда рассказал я им, куда путь держу, приняли меня за бахвала, потому что отродясь не слыхали они, чтобы шел человек в Землю Израилеву. Да и сам я стал сомневаться уже — и впрямь в этом ли мире находится Земля Израильская, пока не оставил я их и не ушел. Сказал я себе: лучше умереть в пути, чем отчаяться и утратить Страну Израиля. Не упомню, сколько шел и в каких местах проходил, пока не попал я в пещеру к разбойникам; взяли меня разбойники к себе, но и пальцем не тронули, только каждый раз, как уходили людей грабить, говорили мне: молись, мол, за нас, чтобы не попались. А сами они мужи добродетельные и милосердия исполнены, бедняку в час нужды помогут и в Творца веруют. А если поклянутся вечной жизнью, то хоть душу вынь — от слова своего не отступятся. И поначалу не были разбойниками, но вельможи, у которых они были в крепости, вынудили их оставить свои поля и покуситься на чужое добро. И заметил я, что один из них налагает тфилин, обознался и принял его за еврея, но на деле не еврей он: бывший ватаман — архистратиг татей — налагал тфилин, а когда его убили, то этот взял себе его тфилин. А убили ватамана так: доверял он татьбину на хранение одному попу грецкой веры. Раз отрекся поп от залога. Пригрозил ватаман, что сочтется с ним. Пошел поп и донес на него царю. Велел царь казнить ватамана. А когда повели его на казнь, сказали: открой, мол, нам, где твои товарищи скрываются, и помилуем. Сказал он: делайте свое дело. Затянули вервие ему на шее и вытащили душу его. В час смерти сказал: жаль мне тебя, женушка, жаль мне вас, сынки, что оставил вас сиротами. И сказал Хананья: однажды хотел тот разбойник с тфилин провести меня через одну пещеру глубокую прямо в Землю Израиля. Закралась мне дума в сердце: а что, если нет на то хотенья Божия — чтобы посаженым отцом на свадьбе моей с Землей Израиля стал разбойник. А раз закралась такая дума в сердце — не пошел я с ним, потому что была бы воля Божия, чтоб пошел я с ним, не вселил бы Он мне думу такую в сердце. Стыдно мне стало перед ним, что милостей его не принял, и ушел я в другое царство. |
