На наш взгляд, среди героев повести ближе всего Акутагава поэт Токк. Ведь сумасшедший номер двадцать три счастливо отделался — он сошел с ума. Токк покончил с собой и убедился, что самоубийство — бессмысленно! Оно не избавляет от страданий. Ибо оно ничего не меняет. Все остается по-прежнему. Душа Токка, явившись на спиритический сеанс к своим соотечественникам, говорит, что собирается покончить с собой «самовоскрешением». А что потом? Снова самоубийство? Бессмысленность человеческого существования — к такому поистине страшному выводу приходит Акутагава. Да, в буржуазном обществе оно бессмысленно, если… Вот на этом «если» останавливается писатель. И было бы нелепо и плоско модернизировать Акутагава. Достаточно того, что он сделал — с великолепным мастерством и проницательностью предсказал он в своей книге недалекое будущее буржуазного общества. Как опытный врач он предсказал летальный исход тяжелобольному и не оставил никаких надежд на спасение.

Читатель с интересом прочтет этот шедевр японской литературы, эту, может быть, самую реалистическую из книг Акутагава, а в конечном счете — фантазию, обращенную в прошлое, ибо у общества, изображенного им, нет настоящего, нет будущего.

Рюноскэ Акутагава

В СТРАНЕ ВОДЯНЫХ

_{повесть}

Это история, которую рассказывает всем пациент номер двадцать третий одной психиатрической больницы. Ему, вероятно, уже за тридцать, но на первый взгляд он кажется совсем молодым. То, что ему пришлось испытать… впрочем, совершенно неважно, что ему пришлось испытать. Вот он неподвижно сидит, обхватив колени, передо мной и доктором С., директором больницы, и утомительно длинно рассказывает свою историю, время от времени обращая взгляд на окно, где за решеткой одинокий дуб протянул к хмурым снеговым тучам, голые, без единого листа, ветви. Иногда он даже жестикулирует и делает всевозможные движения телом. Например, произнося слова «я был поражен», он резким движением откидывает назад голову.

По-моему, я записал его рассказ довольно точно. Если моя запись не удовлетворит вас, поезжайте в деревню Н., недалеко от Токио, и посетите психиатрическую больницу доктора С. Моложавый двадцать третий номер сначала, вероятно, вам вежливо поклонится и укажет на жесткий стул. Затем с унылой улыбкой тихим голосом повторит этот рассказ. А когда он закончит… Я хорошо помню, какое у него бывает при этом лицо. Закончив рассказ он поднимется на ноги и закричит, потрясая сжатыми кулаками:

— Вон отсюда! Мерзавец! Грязная тварь! Тупая, завистливая, бесстыжая, наглая, самодовольная, жестокая, гнусная тварь! Прочь! Мерзавец!

1

Это случилось три года назад. Как и многие другие, я взвалил на спину рюкзак, добрался до горячих источников Камикоти и начал оттуда восхождение на Хотакаяма. Известно, что путь на Хотакаяма один — вверх по течению Адзусагава. Мне уже приходилось раньше подниматься на Хотакаяма и даже на Яригатакэ, поэтому проводник мне был не нужен, и я отправился в путь один по долине Адзусагава, утопавшей в утреннем тумане. Да… утопавшей в утреннем тумане. Причем этот туман и не думал рассеиваться. Наоборот, он становился все плотнее и плотнее. После часа ходьбы я начал подумывать о том, чтобы отложить восхождение и вернуться обратно в Камикоти. Но если бы я решил вернуться, мне все равно пришлось бы ждать, пока рассеется туман, а он, как назло, с каждой минутой становился плотнее. «Эх, подниматься так подниматься», — подумал я и полез напролом через заросли бамбука, стараясь, впрочем, не слишком удаляться от берега.

Единственное, что я видел перед собой, был плотный туман. Правда, время от времени из тумана выступал толстый ствол бука или зеленая ветка пихты или внезапно перед самым лицом возникали морды лошадей и коров, которые здесь паслись, но все это, едва появившись, вновь мгновенно исчезало в густом тумане.