— Костюм, Дэвид. Пиджак как-то перекошен. Стань прямо и расправь плечи.

Он попытался.

— Это из-за верхней пуговицы. Она на добрых полдюйма правее и тянет лацкан.

— Она оторвалась, и я сам ее пришил — ты была на собрании «Хадассы».

— Давай сюда пиджак, я перешью. — Она придирчиво изучила пуговицу. — Зачем ты взял голубую нитку, если костюм серый?

— Вообще-то это белая нитка. Я закрасил ее авторучкой. И потом, во время службы все равно сверху будет китл.

— Но до храма еще надо дойти. А если будешь беседовать с прихожанами после службы? И ботинки у тебя пыльные.

Он начал тереть носок ботинка о заднюю сторону штанины.

— Дэвид!

— Они все равно запылятся по дороге, — сказал он извиняющимся тоном.

— Возьми щетку.

Рабби издал слабый вздох в знак протеста, но пошел в заднюю прихожую, и вскоре она услышала, как он орудует сапожной щеткой. Когда он вернулся, она помогла ему надеть пиджак, поправила его на плечах, как делают портные, застегнула пуговицы и похлопала по груди.

— Ну вот, так-то лучше.

— Теперь все в порядке? Признан годным?

— Ты просто красавец, Дэвид.

— Ну и хватит с этим.

Рабби вытащил из бумажника две однодолларовые бумажки, одну дал жене, вторую оставил себе. Потом стал машинально засовывать бумажник обратно в задний карман, но спохватился, пошел в комнату и положил его в ящик бюро. По субботам он не носил с собой денег.

Вернулся он с молитвенником в руках, полистав его, нашел нужное место и подал жене раскрытую книгу.

— Вот молитва.

Мириам прочла вслух на иврите место, которое поясняло, что эти деньги предназначаются на благотворительные цели как частичное искупление ее грехов. Потом она сложила банкноту и сунула ее в прорезь голубой жестянки для пожертвований, которую держала на полке в кухне.

— Одного доллара достаточно, Дэвид?

— Это ведь только символ. — Он просунул в щель и свою бумажку. — Знаешь, мой дедушка — он жил с нами последние годы своей жизни — обычно жертвовал живого петуха, которого, как я слышал, отдавали бедным. Согласно обычаю, мужчина жертвовал петуха, а женщина — курицу. В твоем положении уместно было бы пожертвовать курицу и яйцо.

— Шутишь.

— Нет, я серьезно.

— И что будет с яйцом?

— Ну, думаю, его придется съесть.

— Звучит как-то по-людоедски.

— Вот именно. Поэтому у нас в семье обычно жертвовали деньги — как правило, в количестве, кратном восемнадцати. Отец специально для этой цели собирал монеты — десятицентовики, насколько я помню. Они с матерью бросали по восемнадцать десятицентовиков, а я, как малолетний, — восемнадцать пенни.

— Почему именно восемнадцать?

— Потому что в иврите числа обозначаются буквами, согласно их порядковому номеру в алфавите; две буквы, соответствующие числам восемь и десять, составляют слово хай, что значит жизнь, — в общем-то, конечно, каббалистический вздор. Между прочим, сегодня восемнадцатое сентября, что придает всему этому дополнительную значительность! Надо было позаботиться о монетах.

— У меня есть целая куча пенни, Дэвид.

— Мне кажется, что бедняк все же больше оценит доллар, чем восемнадцать центов. Ладно, на этот раз уж как есть, а на будущий год надо не забыть. А теперь пора поесть, не то опоздаем.