— А графиномъ по халуйской харѣ хочешь? — строго спросилъ гость и весь покраснѣлъ. Какое ты имѣешь право гостей дразнить? Знаешь, что я не люблю этихъ словъ! Вонъ!

— Сейчасъ, сейчасъ, Михайло Родивонычъ!

Служитель отправился заказать ботвинью и черезъ нѣсколько времени возвратился съ графиномъ водки и приборомъ, которые и поставилъ передъ гостемъ. Гость молча выпилъ двѣ большія рюмки водки и барабанилъ по столу пальцами, стараясь казаться сердитымъ. Служитель стоялъ въ отдаленіи и глупо ухмылялся, а по-временамъ фыркалъ и закрывался салфеткой. Черезъ нѣсколько времени онъ отретировался къ органу, перемѣнилъ валъ и началъ заводить органъ. Гость, нахмуря брови, смотрѣлъ на него…

— Если ежели ты, черкесская твоя харя, да «Персидскій маршъ» завелъ, такъ я тебѣ покажу анафемѣ! — сказалъ онъ.

Служитель отвернулся и пустилъ органъ. Раздались звуки «Персидскаго марша». Гость побагровѣлъ и принялся ругаться. Слышались слова: «чортовъ сынъ, мерзавецъ, подлецъ, блюдолизъ, хамское отродье, чортова перечница», и т. п. Служитель молчалъ и стоялъ въ отдаленіи, закрывши лицо салфеткой. Перебравъ весь словарь ругательныхъ словъ, гость крикнулъ.

— Ардальонъ! ежели ты, свиное твое рыло, не остановишь органъ, то я поѣду сейчасъ къ хозяину и скажу ему, чтобъ онъ тебя сейчасъ въ три шеи прогналъ! Какое ты имѣешь право надо мной издѣваться?

— Нешто я самъ-съ? Гости, изъ той комнаты, требуютъ «Персидскій маршъ», а мнѣ что? — говорилъ служитель, еле удерживаясь отъ смѣха.

— А коли гости требуютъ, такъ жри-же твою ботвинью самъ!

Гость вскочилъ съ мѣста, сорвалъ съ гвоздя свое пальто, схватилъ фуражку и бросился вонъ изъ комнаты.

— Михаило Родивонычъ, Михайло Родивоничъ, вернитесь! кончилось! вернитесь! Я вамъ сына Шамиля изображу! кричалъ служитель ему вслѣдъ.

Органъ пересталъ играть и гость снова показался въ дверяхъ комнаты. Онъ пыхтѣлъ, ругался, совалъ кулакъ къ самому носу служителя и, наконецъ, сѣлъ.

— Да развѣ я самъ-съ?… Вѣдь гости требовали, а то нешто я-бы смѣлъ? — оправдывался тотъ и отправился за ботвиньей.

Черезъ нѣсколько времени онъ снова появился въ комнатѣ, съ миской ботвиньи въ рукахъ и въ самомъ странномъ фантастическомъ костюмѣ. На немъ была надѣта красная суконная лезгинка, съ фальшивыми патронами на груди и съ широкими рукавами. Поставивъ передъ гостемъ ботвинью, онъ вытянулся передъ нимъ по-солдатски во фрунтъ. Гость подбоченился, глядѣлъ на него и хохоталъ.

— Совсѣмъ сынъ Шамиля! Совсѣмъ черкесъ! — кричалъ онъ, захлебываясь отъ смѣха. — А ну-ко, пройдись?

— Сейчасъ-съ!

Служитель бросился къ органу, перемѣнилъ валъ, пустилъ органъ въ ходъ и подъ звуки «по улицѣ мостовой» принялся отплясывать «русскую».

— Ахъ, собака! Ахъ, мерзавецъ! — кричалъ гость и отъ удовольствія хохоталъ уже безъ звука. Только и было видно, какъ колыхался его объемистый животъ.

Сдѣлавъ нѣсколько круговъ по комнатѣ, служитель кончилъ плясать, топнулъ о полъ ногой и остановился передъ гостемъ.

— Кто ты такой? — спросилъ его тотъ, еле удерживаясь отъ смѣха.

— Сынъ Шамиля!

— Какой вѣры?

— Мухоѣданской.

— Свинину ѣшь? Водку пьешь?

— Потребляемъ.

— Коли такъ, то считай за мной полтину!

Черезъ десять минутъ гость съѣлъ свою порцію и началъ уходить. Служитель подалъ ему пальто и, проводивъ до двери, сказалъ:

— Михайло Родивонычъ, а вѣдь въ ботвиньи-то, и чеснокъ и укропъ былъ…

Гость схватилъ его за ухо и такъ рванулъ, что тотъ вскрикнулъ.

Происходившія сцены заинтересовали меня и я, подозвавъ къ себѣ служителя, сталъ его разспрашивать объ ушедшемъ гостѣ.