— А меня Хусейн.

— Тебя Хасан, а тебя Хусейн?

— Да нет, меня Хусейн.

— А меня Хасан.

— Вы что, братья-близнецы?

— Нет.

— Странно, я знал многих Хасанов и многих Хусейнов, и все они были близнецами, а вы нет, странно… Кто из вас Хасан?

— Я Хасан.

— Вот ты и начни.

— Почему он должен начинать, когда я пришел сюда первым?

— Но не все ли равно, кто из вас начнет и кто кончит… — возмутился Далайчи. — Тысячи оглоблей на ваши головы. Говори ты.

— Нет, говорить буду я!

— Нет я!

— Оставьте меня в покое! Прощайте. Говорил же мне мой предок, старайся не оказаться между двумя оглоблями.

— Нет, нет, не уходи, пожалуйста.

— Очень просим.

— Только в том случае, если вы будете слушаться меня. Согласны?

— Да.

— Пусть будет так.

— Вот и хорошо, ты — Хусейн?

— Нет, я Хасан.

— Вот ты, Хасан, иди напейся воды, остуди себя, говорят, кипятиться очень вредно для желудка, а я пока послушаю его…

— Как же…

— Мы же договорились…

— Хорошо.

Хасан нехотя, оглядываясь, ушел к журчащему между замшелых камней и лопухов ручейку, а Далайчи усадил рядом с собой Хусейна и предложил рассказать, в чем дело. И Хусейн поведал ему, из-за чего разгорелся сыр-бор. Если бы у Далайчи были волосы на голове, а не эта щетина, то несомненно они стали бы дыбом и приподняли бы кепку.

— Ну и люди! Кого только не встретишь в этом краю тысячи ущелий и тысячи вершин! Нашли о чем спорить. Нет в вас ни капельки благородства, а о достоинстве и говорить нечего. Вы же испортите пейзаж. Такой прекрасный пейзаж… Да знаете ли вы, что на земле нашей настало такое время, когда люди ищут кусочки нетронутой природы. Гладиолусы и ромашки, выращенные в теплицах, ничего не стоят в сравнении с альпийской фиалкой. А вы хотите испортить этот первозданный уголок природы аркадой над родником. Очнитесь и спросите у этой речки, хочет она этого? — Далайчи был возмущен, хлопал себя по бокам руками, как петух, возвещающий утро. — С ума сошли люди. Зачем вам это?

В это время Хусейн робко и стеснительно достал из бумажника десятирублевую бумажку и сунул в руку Далайчи. Тот сделал недоуменный вид.

— Что это?

— Ничего, ничего, почтенный Далайчи, ты меня не знаешь, я — тебя. Ты понимаешь меня?

— Тебя?

— Да.

— Еще бы. — Далайчи вдруг переменился, какая-то мысль осенила его, и на лбу у него будто зажглась свеча. — Мой предок говорил: есть вещи, которые не сделаешь, пока не научишься, но есть и такие, которые надо сделать, чтобы выучиться.

— Пожалуйста. Ты понимаешь…

— Хорошо, ты иди к ручью, напейся и пошли его ко мне. Я покажу ему, как и где строить родник, — заявил Далайчи, а про себя добавил: «Вот так портят в жизни честного человека».

Довольный таким исходом, Хусейн важной походкой ушел к ручью, а к Далайчи подошел Хасан и сел рядом. Хасан рассказал все, Далайчи, не перебивая, выслушал.

— Понимаешь… — хотел возразить новоявленный судья, и тут проворные пальцы Хасана сунули ему в карман две десятки… — Что это?

— Да так. Ничего, ничего… Я тебя не знаю, ты меня… понимаешь?

— Очень хорошо, дорогой, понимаю, позови-ка его сюда, ты иди, позови, я ему покажу… — и когда к нему подошел Хусейн, Далайчи достал его десять рублей и небрежно бросил перед ним.