|
Флагманы один за другим сообщали, что бегут к большой рыбе, а не на свидание с ураганом. Желания возвращаться у них не было. Лишь один иронически поинтересовался, может ли синоптическая служба гарантировать его судам, если они возвратятся, хорошую погоду у Сейбла: на всех языках мира этот островок именуется достаточно выразительно: «Сейбл, кладбище кораблей». Синоптик гарантии не дал, и флагман, открыто смеясь, известил Аникина, что готов померяться силенками с бурей где угодно, но только не у Сейбла.
После полдника Аникин поднялся в рулевую рубку. По рубке прогуливался озабоченный Токарев, он уже знал о штормовом предупреждении. Оба капитана вышли на правое крыло, облокотились о перила. На палубе было безлюдно, в стензелях лежали горами пустые бочки. Команда второй день работала через пень-колоду. В носовом и кормовом салоне каждые два часа крутили фильмы, в читалке было полно народа, судовое радио услаждало слух тоскующих от безделья то оперными ариями, то танцевальной музыкой. Обстановка была до удручения не производственная. — Завтра будем вкалывать, — поделился планами Токарев. — Основная задача теперь — выгрузиться до урагана. Аникин вздохнул. — Изобары скверные, Алексей Алексеевич. Циклон неровный, ложбинка на ложбинке. Под утро загремит на Джорджес… На поверхность воды ложился туман. Пока это был еще светлый туман, он не только поглощал, но и излучал сияние. Аникин щурился, от такого света становилось больно глазам. Метрах а трехстах к горизонту уже не было видно волн, а вверху, незамутненное, сияло тонкое голубое небо — туман распластывался тонким слоем. Волны, короткие и беспорядочные, сверкали, как лакированные. Океан блестел, как хорошо начищенный сапог. — Пошли посмотрим кино, — предложил Токарев, зевая. — Пошли посмотрим, — согласился Аникин.
ОН честно просмотрел полнометражный фильм, но выйдя из салона, начисто забыл, какая это была картина, и потом, возвращаясь мысленно к тому вечеру, так и не припомнил, на что убил два часа. В каюте он взял в руки роман — вражеские шпионы и наши разведчики изощрялись в изобретательности, мы, естественно, финишировали первые в этом состязании ума и отваги. Аникин внимательно прочитал сорок страниц и вдруг поймал себя на том, что не помнит ни одного события, ни одного слова из прочитанного. Он посмотрел на часы, время шло к десяти, пора было на вечерний совет. Ушедшие на юго-запад суда прослушивались хорошо. Быстрые СРТМ уже выходили на отмели, эхолоты писали картины грунта, кое-где отмечались косяки рыб. Скоро отдам трал, сообщал один из капитанов, надо же поглядеть, что за рыбешка. Ветра пока не было, но барометр падал, с запада наносило тучи и они густели. Вверху анархия, на воде порядок, порадовал Аникина флагман РТМ. Аникин поморщился, ему не нравился такой порядок. У нас тихо и туманно, сообщил он обстановку у Сейбла. Синоптик положил перед ним барограммы, на кальке изобары у Сейбла вели себя прилично, больших перепадов давлений не было. Но у восточного побережья Америки зловеще сгущались линии, перепады здесь были такими крутыми, что Аникин, казалось, услышал рев ветра, бешено стремящегося от одной изобары к другой. Ждите шторма, посерьезней готовьтесь к шторму, повторил он несколько раз и услышал обычную бодрую отповедь — не пугайте, Василий Кондратьевич, кто-кто, а мы со штормами на нулях, вот будет или не будет большая рыба — одна забота! Он порадовался бодрости своих капитанов, но озабоченность не пропала. Синоптик уловил его настроение и виновато отвел глаза. Синоптик не был виноват в обстановке, не предсказанной в прогнозе, он честно настраивал свою «Ладогу» на радиопередачи из Вашингтона и Галифакса, честно толковал отпечатанные кальки, ошибся в прогнозе не он, а крупные станции. Но как бы там ни было, в минуту, когда принималось решение о флоте, он бросил эту гирю доброго предсказания на чашу решений и не мог снять с себя частицы своей ответственности. |
