Погрузившись в глубокое кресло, обивка которого была с набивным рисунком в виде кувшинок, она походила на Офелию, заснувшую среди цветов и водяных листьев. Я изнемогал от отчаяния, глядя на нее, похищенную у моей любви в ее первые весенние дни. Итак, мое предчувствие не обмануло меня. Значит, колокол звонил как раз в ту минуту, когда моя любимая испускала свой последний вздох. И там, на аллее, ее душа что-то жалобно шепнула мне, убегая вдаль и доверяя ветру свое печальное прощание. О несчастный! Я осмеливался жить, осмеливался дышать подле той, которая навсегда покинула меня! Подавляя слезы, я напрасно призывал к себе смерть. В течение некоторого времени, показавшегося жутко долгим, а на самом деле продлившимся, возможно, не более минуты, я находился в полной прострации и даже думал, что потеряю сознание и упаду бездыханным. Я приложил руку к покрывшемуся потом лбу, и рассудок постепенно начал возвращаться ко мне. Я еще раз окинул взглядом эту невероятную сцену, посмотрев на барона, его жену, Клер, на всех троих, еще недавно совершенно незнакомых мне и занимающих теперь такое большое место в моем сердце. Я стоял здесь, среди них, словно друг, чьего прибытия они ожидали. Но, по-видимому, при моем приближении их беседа оборвалась, и я нашел лишь три бездыханных тела. Что же я медлю? Нужно ведь скорее бежать в поселок за врачом! Это было самым разумным решением, но уйти не хватало сил.

В этой тройной смерти было что-то необычное, какой-то смутный ужас, который остановил меня, и я начал сомневаться в себе. Наконец я решился, несмотря на отвращение, еще раз ощупать руку барона. Дотронуться до руки Клер я бы ни за что не осмелился. Мне лишь пришлось признавать очевидное. Смерть забрала эти три жизни, предварительно отняв их у Мерлена и де Дерфа, предыдущих владельцев замка. Этот факт только умножил мое замешательство, и я направился к порогу, охваченный паникой, которую уже ничто не могло предотвратить. В тот момент я услышал, как где-то в глубине замка скрипнула дверь, и я опрометью вылетел во двор. Совершенно потеряв голову, я уже не знал, бегу ли я за помощью, или же сам пытаюсь спастись. Я сбежал и должен в этом признаться! Я бежал, не зная, что мчусь навстречу еще более нестерпимому ужасу.

После тяжких недель, проведенных в глубоких размышлениях, я дал клятву, читатель, ничего не опускать и скрупулезно описать все, что произошло в первой половине этой ненавистной мне ночи. Моя память навсегда отпечатала невероятные события, невольным свидетелем которых я стал. Поэтому сколь нереальным ни показался бы мой рассказ, я все же продолжу его, так как я уверен в том, что видел все это собственными глазами. И именно потому, что я видел ЭТО, я и готовлюсь сейчас умереть.

Глядя прямо перед собой, я бежал по аллее, приведшей меня в замок. Мною руководило лишь одно желание поскорее удалиться от этого проклятого места, потому что среди живых уже не было возлюбленной. Сильная душевная боль довела меня до безумия и, охваченный растерянностью, в которой позже мне пришлось раскаяться, я несся, полностью отдав себя на волю случая. Не помню, когда именно я очутился в лесочке. Лунный свет заполнял его миражами, вырисовывая заросшие колючим кустарником тропинки, словно потешался, вводя меня в заблуждение. И вот я уже начал путаться в этом заколдованном бледным светом мирке, то открывавшем, то закрывавшем мне путь к спасению. Помню лишь, что из-за сильного удара я упал у подножия какого-то дерева, на которое видимо, я налетел на бегу. Почувствовав приступ головной боли, я поднес руку ко лбу и увидел, что на ней остались какие-то темные следы, вероятно, крови. Еще долгое время я лежал неподвижно, пытаясь собраться с силами и превозмочь эту слабость, приковавшую меня к земле. Постепенно я начал приходить в себя и уже собирался встать и продолжить свой путь, как вдруг какой-то странный звук остановил меня.