— Ма cherie, нам пора. Пойдем. Пойдем домой, любовь моя.

Шери улыбнулась ему — не только губами, глаза ее тоже сияли улыбкой.

— Конечно, любимый. Пойдем. Больше нас ничто не разлучит.

Они были уже у дверей, когда их догнал голос Малкома, хриплый, как у тяжелобольного.

— Парис, мальчик мой… А что, если слишком поздно?..

— Шери, доченька, — потерянным голосом произнесла Мэри.

И снова наступила тишина.

Они обернулись и посмотрели на двух несчастных стариков и растерянную красивую женщину, на своих родичей. Наконец Парис сказал, словно подводя итог разговору:

— Вы знаете, где нас найти. Мы будем ждать вас до самого отъезда, то есть до завтра. — И добавил мягко: — А если не успеете до завтра, тогда ищите нас в Лилле.

И они вышли из столовой рука об руку — навстречу новой жизни с ее новыми тревогами и надеждами.

Эпилог

— У него давно уже было больное сердце, — сказала Элизабет Лесли.

Шери посмотрела на мужа и слегка сжала ему руку. Она увидела, что по щеке Париса медленно ползет слеза.

Они стояли у свежей могилы на маленьком кладбище Сен-Майкл, и весенний ветер холодил им лица. Памятник был очень красивый, заказанный у прекрасного скульптора, знакомого Париса, — скорбящий ангел из белого мрамора держал в руках лилию, цветок печали.

Малком Лесли умер от сердечного приступа в начале весны. На свадьбу внука, состоявшуюся в Лилле сразу после Рождества, он не смог приехать, потому что болезнь уже не позволяла ему далеких странствий. Но он прислал со своей дочерью Элизабет поздравления и роскошный подарок — полотно кисти Гейнсборо, много лет украшавшее его мрачный особняк.

Незадолго до смерти он составил завещание, в котором назвал наследниками состояния своего внука Париса при условии, что тот возьмет фамилию Лесли, и его жену Шери, в девичестве Макдугал. Кроме того, уже на смертном одре он подписал договор с Норманом об объединении двух сталелитейных компаний в одну. Так что бизнес достался Норману, накопленные миллионы — Парису, а Элизабет унаследовала особняк в Эдинбурге и солидную пожизненную ренту.

— Я, пожалуй, продам этот дом, — задумчиво сказала она Парису. — Его стены видели слишком много горя. А сама куплю что-нибудь поскромнее, но поприветливее. И возьму на воспитание сироту, а то дом без детей — мертвый дом…

Шери взглянула на мужа. Тот кивнул.

— Нет, лучше ты, Парис. Ты же родственник.

— А идея была твоя, — возразил он тихо, — так что это твое право.

— О чем вы там шепчетесь? — спросила Элизабет, поворачивая к супругам бледное как мел лицо.

Шери наконец решилась:

— Мисс Лесли, я хотела вас попросить… То есть мы хотели…

— О чем угодно, милая Шери, — ласково улыбнулась пожилая женщина. — Только если ты не будешь называть меня «мисс Лесли». Меня зовут Элизабет, и, если я тетя твоего мужа, значит, и твоя тоже.

— Тетя Элизабет, переезжайте к нам! — выпалила Шери. — Вы сказали про дом без детей, а у нас как раз скоро будет…

Взгляд ее скользнул вниз, на округлившийся живот.

— Ты хочешь сказать… — явно обрадовалась Элизабет. — Вы хотите, чтобы я переехала к вам во Францию?

— Ну да, — взял инициативу в свои руки Парис. — У нас очень хороший дом, вы будете жить в городе, где провела свои последние дни ваша сестра. И потом, зачем вам оставаться здесь одной? С семьей жить всегда веселее.

— Кроме того, ребенку нужна бабушка, — вмещалась Шери.