Наконец этот безмолвный совет кончился. Курумилла поднял руку к небу, указывая на звезды, начинавшие бледнеть, и вышел из круга. Краснокожие почтительно проводили его до дерева, с которого он спустился к ним.

— Да защитит Всевышний моего отца! — сказал тогда Насмешник. — Сыновья хорошо поняли его распоряжения и исполнят их. Великий бледнолицый охотник, должно быть, уже присоединился к своим друзьям; завтра Искатель Следов увидит своих братьев команчей; на рассвете лагерь будет снят.

— Хорошо, — отвечал Курумилла.

Поклонившись в последний раз воинам, которые почтительно склонились перед ним, вождь схватил лиану и, уцепившись за нее, в одно мгновение добрался до ветвей и исчез в листьях.

Поручение, исполненное индейцем, было, вероятно, очень важное, если он решился подвергнуться таким большим опасностям, чтобы иметь свидание ночью с краснокожими; но так как читатель скоро узнает последствия этой экспедиции ароканского вождя, мы считаем бесполезным передавать язык жестов, употребленный в совете и объяснять намерения Курумиллы и Насмешника.

Проводник опять начал свою воздушную прогулку с такой же легкостью и с такой же удачей, и добрался до стана белых.

Там царствовала та же тишина; часовые все стояли неподвижно на своих постах; костры начали гаснуть.

Он удостоверился, что никто на него не смотрит и молча проскользнул под бизонью шкуру.

В ту минуту, когда он осматривался в последний раз кругом, капатац, лежавший поперек палатки, тихо приподнял голову и пристально посмотрел на место, занимаемое краснокожим.

Не подозрение ли зародилось у мексиканца? Не приметил ли он уход и возвращение ароканского вождя?

Через минуту он опустил голову и на неподвижном лице нельзя было прочесть мыслей, волновавших его.

Остаток ночи прошел спокойно.

КРЕПОСТЬ ЧИЧИМЕК

Начальник каравана вышел из палатки и приказал снимать лагерь. Палатка немедленно была сложена, лошаки навьючены, лошадь оседлана и все отправились в путь без завтрака; завтракали обыкновенно в одиннадцать часов, когда останавливались отдохнуть во время дневного жара.

Караван направлялся по дороге из Санта-Фе, с быстротой необыкновенной в подобных обстоятельствах, что необходимо в этих странах, опустошаемых многочисленными шайками индейцев и, кроме того, луговыми пиратами, разбойниками еще более опасными, которые, нападают из засады на караваны, безжалостно убивают и грабят путешественников.

В двадцати шагах впереди каравана ехали четыре всадника с ружьями и проводник, это был авангард, потом ехала вся группа, состоявшая из шести пеонов, хорошо вооруженных, смотревших за лошаками, затем начальник каравана, в тридцати шагах за ними ехал, наконец, капатац в компании четырех решительных всадников, вооруженных с головы до ног.

Таким образом караван находился в относительной безопасности, потому что было маловероятно, чтобы белые или краснокожие разбойники осмелились напасть днем на семнадцать решительных и храбрых путников. Ночью надо было более опасаться конокрадов, уводящих лошадей, и уносящих поклажу.

По случайности ли, или вследствие предусмотрительности начальника каравана, после отъезда из Санта-Фе, то есть около месяца, мексиканцы не видали ни одного индейца и путешествовали очень спокойно; однако это не заставило их пренебрегать мерами предосторожности. Начальник, которого внутренне беспокоило это непонятное небрежение разбойников, удваивал бдительность и предосторожность, чтобы избегнуть неожиданного нападения.

Открытие, сделанное накануне проводником — след индейцев Ворон, самых решительных воров в этих горах, еще более увеличило его тайные опасения; он не скрывал от себя, что если принужден будет сражаться, то несмотря на мужество и дисциплину своих пеонов всё будет против него в борьбе с людьми, знающими этот край и нападающими не иначе как в довольно значительном числе; они смогут разбить его группу, несмотря даже на отчаянное сопротивление.