Речь, начатая охотником голосом звучным и тем беззаботным тоном, который был ему свойствен, окончилась против его воли, под приливом горестных воспоминаний, голосом тихим и невнятным; окончив, он печально опустил голову на грудь со вздохом, походившим на рыдание.

Незнакомец смотрел на него несколько минут с выражением кроткого сострадания.

— Вы страдали, — сказал он, — страдали в любви, страдали в дружбе; ваша история похожа на историю всех людей: в этом мире кто из нас не чувствовал, как слабеет его мужество под тяжестью горестей? Вы один, без друзей, оставлений всеми, добровольный изгнанник, вдали от людей, которые внушают вам только ненависть и презрение, вы предпочитаете общество хищных зверей, менее свирепых, чем люди; но по крайне мере вы живете, между тем как я — мертв!

Охотник выпрямился с живостью и с удивлением посмотрел на своего собеседника.

— Вы считаете меня сумасшедшим, не так ли? — продолжал тот со странной улыбкой. — Успокойтесь, я в полном рассудке; голова моя холодна, мысли ясны, но, повторяю вам, я умер, умер для моих родственников, для моих друзей, умер для целого света и осужден вечно вести эту жалкую жизнь. История моя очень странна и вы знали бы ее, если бы вы были мексиканец или путешествовали в некоторых мексиканских областях.

— Я вам сказал, что я уже более двадцать лет объезжаю Америку по всем возможным направлениям, — отвечал охотник, любопытство которого пробудилось в высшей степени. — Можете ли вы сказать мне, что это значит?

— Я могу сказать вам мое имя, которое приобрело некоторую известность, но я сомневаюсь, слышали ли вы его.

— Как же вас зовут?

— Меня звали Марсьяль Тигреро.

— Вас! — закричал охотник с величайшим удивлением. — Это невозможно!

— Конечно, потому что я умер, — отвечал незнакомец с горечью.

ЖИВОЙ МЕРТВЕЦ

Охотник, смущенный оборотом, который принял этот разговор, и желая возобновить его, машинально поправлял огонь своим кинжалом, между тем как глаза его блуждали вокруг и устремлялись иногда на собеседника с выражением глубокого сочувствия.

— Послушайте, — сказал он через минуту, толкнув ногой в костер несколько угольев, подкатившихся к нему, — извините, сеньор, если мое восклицание показалось вам обидным, вы не так поняли мои слова; хотя мы никогда не видались, мы не так чужды друг другу, как вы предполагаете — я давно уже вас знаю.

Тигреро медленно поднял голову и посмотрел на охотника с недоверчивым видом.

— Вы? — удивился он.

— Да, я, кабальеро, и мне нетрудно будет дать вам доказательства.

— К чему? — прошептал дон Марсьяль. — Какой интерес может быть для меня в том, знаете ли вы меня или нет?

— Любезный сеньор, — возразил француз, несколько раз качая головой, — ничего не бывает на этом свете случайного. Поверьте мне, разум, выше нашего, управляет всем на земле, и если судьба позволила нам встретиться таким странным и неожиданным образом, то, стало быть, Провидение имеет относительно нас намерения, в которые проникнуть мы не можем; не будем же возмущаться против Божьей воли: как Он решил, так и будет. Кто знает, может быть, я без моего ведома послан к вам затем, чтобы принести вам высокое утешение или доставить средства исполнить мщение, давно замышляемое и которое вы считаете невозможным в эту минуту.

— Повторяю вам, сеньор, — отвечал Тигреро, — ваши слова показывают человека мужественного и с сердцем. Я невольно чувствую к вам влечение, мне кажется; также, как и вам, что эта встреча не случайная, после стольких одиноких и горестных дней встреча с человеком вашего характера не может быть случайною.