Куда ни глянешь, нет конца счастью или времени. Надежда и отчаяние – в идеальном равновесии. Крошечные тревоги копошились вокруг главной мысли, точно птицы кружат над островом: что за материя в нас не умирает без воздуха и света, вновь и вновь яростно живет, бестрепетно возрождаясь? Потом мысль улетела на юг. За окном взвизгнул ребенок. В коридоре бомкнул лифт. Мы спали в прохладном светящемся центре мироздания. Все страхи побеждены. Вся наша мучительная жизнь испарилась.
– Помнишь фотографии – ты присылала, когда у меня болела спина? – Я лежал на животе, моя рука – на твоей груди. – Ты прислала такую… ты на ней в красном топе. Один топ. Ты в кухне, улыбаешься и выставляешь ноги.
– Угу, – блаженно ответила ты. – Тебе же понравилось.
– У меня стоял неделю.
– Наверное, я того и добивалась. Хотя не думала в клинической терминологии.
– Может, думала, но не сознавала. – Я перевернулся и положил голову тебе на плечо. – А трусы ты надевала под топ?
Ты покосилась лукаво:
– Не скажу ни за что.
– Я так и думал.
– Почему?
– Ты так улыбалась… на снимке. Ты, пожалуй, нарочно сфотографировалась, чтоб я спросил.
– Мо-ожет быть! – Ты пропела это на двух нотах.
– Я думаю, нет.
– Что нет?
– Не надевала. Ты смущалась… немножко. Будто впервые снималась в мягком порно. По-моему, ты не настолько замечательная актриса – ты бы так не притворилась.
Ты изобразила ужас:
– Ты не ценишь мой талант?
– Детка, – хрипло сказал я, изо всех сил изображая Тома Уэйтса, – талант бывает у всех. Не это важно.
– А что важно?
– Что сейчас ты без трусов.
– У меня больше нету! – Ты глянула так серьезно, будто сейчас возьмешь с меня клятву. – Нам придется стирать.
– Что – прямо сейчас? – удивился я.
Ты потянулась – ленивым котенком свернулась в клубок и одновременно коснулась пальцами моей щеки, словно игрушечной мышки: нравится, только устала бегать.
– Не-е, – сказала ты. – Потом когда-нибудь.
– Хочешь знать мою теорию индивидуальности? – спросил я.
Твой ответ пробормотала подушка.
– Знаешь цветовые кольца? Картонные такие, с цветными пластиковыми панельками… они в клубах бывают, их крутят перед прожекторами? Индивидуальности – как цветовые кольца. Чуть сложнее, но принцип тот же.
– Надо опубликовать, – сухо сказала ты. – Гениально.
– Понимаешь, мы все рождаемся с определенными цветами. Может, те, кто различает ауру, эти цвета и видят. В общем, большинство людей – если их устроит аналогия, – сочли бы, что цвета можно мешать. Загрязнять. А это не так. Их можно уничтожить, панельку разбить. Но если она целая, цвета останутся с нами. Короче, – я потер твое бедро, точно полируя волшебную лампу, – я пришел, дабы сказать тебе, что все твои цвета нетронуты.
Ты мигнула, не отводя глаз.
– Дофрейдистская теория, – пояснил я. – Гностическое такое толкование.
Ты кончиками пальцев коснулась моего подбородка, словно проверяя, взаправду ли я здесь. И как-то смутно встревожилась.
– Что такое? – спросил я.
– Ничего.
Вглядываясь в твое лицо, я пытался угадать проблему.
– Я знаю, – сказал я. |