Вот надрывается какой‑то голос – ага, унтер‑офицер; кричит, чтобы она легла на землю.

«На землю? Они будут стрелять? Думают, я испугаюсь их пуль? Я ведь ношу под сердцем ребенка! Потомка Отакара. Он невинен, как они его могут убить! Мне доверен росток рода Борживоев, который умереть не может; он может только уснуть – уснуть, чтобы пробуждаться вновь и вновь. Я неуязвима».

Залп прогремел совсем рядом, на какое‑то мгновенье она от неожиданности лишилась сознания, однако не упала, продолжала идти вперед.

Крик толпы за спиной растаял.

Солдаты стояли вплотную, плечом к плечу, как зубы дракона. Все еще прижимали к щекам приклады винтовок.

Один шагнул в сторону, пропуская ее… Поликсена вступила в пустую пасть города; снова послышался барабан человека в митре, звучавший теперь приглушенно‑мягко, как будто замирая вдали. Он вел ее за собой. Она проходила мимо дома Эльзенвангера. Решетчатые ворота выворочены, сад превращен в руины; тлеющая мебель, закопченная листва, черные обуглившиеся деревья.

Ее взгляд скользнул мимо. «Зачем мне на это смотреть? Я и так знаю: там лежит портрет – Поликсены. Теперь он мертв и спокоен»; она оглядела себя, поразившись видом парчового одеяния.

Потом вспомнила: «Да‑да, ведь мы играли в «короля и королеву»!.. Это нужно быстрее снять – прежде чем барабан умолкнет и придет боль».

У ворох монастыря Sacrй Coeur она дернула колокольчик:

«Я хочу, чтобы мой портрет висел там, внутри».

В комнате господина императорского лейб‑медика Тадеуша Флугбайля стоял, утирая влажные глаза тыльной стороной ладони, слуга Ладислав Подрузек; он никак не мог успокоиться.

«Нет, ну до чего экселенц все так ладно прибрал!»

– Бедная псина, – сочувственно обратился он к дрожащему Броку, который вошел в дом вместе с ним и теперь, повизгивая, принюхивался к какому‑то следу, – ты тоже потерял хозяина! Ну ничего, уж мы с тобой как‑нибудь уживемся.

Охотничий пес поднял морду и завыл, не сводя своих полуслепых глаз с какого‑то предмета над кроватью.

Ладислав проследил его взгляд – над кроватью висел календарь.

«Слава Богу, хоть я не прозевал. Ох и разгневался бы экселенц. Это же надо, не заметил, как прошел целый месяц!» Он принялся поспешно обрывать просроченные листки и успокоился только тогда, когда на календаре появилась дата «1 июня». Самым первым был сорван листок с надписью:

В а л ь п у р г и е в а н о ч ь.