Ты просто была немного не в духе.
— А до того, как я вернулась, — немедленно подхватила она, — я вообще ничего не делала. Я только здесь начала капризничать.
«Как мы хорошо друг друга понимаем, — подумал он. — Поистине, мы скреплены невидимыми узами».
Не дав ему опомниться, она вскочила с места и, подойдя к нему сзади, склонилась над ним и поцеловала.
Его сердце тут же взорвалось, словно порох, обдав всю грудь жарким пламенем, хотя внешне он ничем этого не показал. «Как легко меня купить, — подумал он. — Как легко ублажить. Что это, любовь или полная потеря мужского достоинства?»
Он сидел, неподвижный, окаменевший, положив перед собой руки на стол с твердым намерением не касаться ее.
Его выдали губы, хотя он и пытался с ними совладать.
— Еще, — прошептали они.
Она снова наклонилась к нему и еще раз поцеловала.
— Еще, — повторил он.
Губы у него теперь дрожали.
Снова последовал поцелуй.
Вдруг он очнулся. Схватив ее с яростью, напоминавшей скорее борьбу, чем объятия, он жадно притянул ее к себе и покрыл лихорадочными поцелуями ее лицо, шею, плечи.
— Сам не знаю, что ты со мной делаешь. Ты просто с ума меня сводишь. Нет, это не любовь. Это наказание, это проклятие какое-то. Я готов убить любого, кто попытается тебя у меня отнять, и тебя готов убить. И сам последовать за тобой. Чтобы ничего не осталось.
И снова и снова прикасаясь к ней губами, он повторял между поцелуями только:
— Будь ты проклята!.. Проклята!.. Проклята!.. Зачем ты только явилась на свет!
Наконец, обессилев, он выпустил ее, оставив лежать у себя на коленях ее расслабленное тело. На ее лице застыл странный удивленный взгляд. Словно его неистовство сотворило с ней нечто, на что она и сама не рассчитывала.
Потом, как в забытьи, медленно проведя ладонью по лбу, словно это было необходимо, чтобы восстановить способность мыслить, выжженную его поцелуями, она проговорила:
— Ах, Луи, ты — опасный человек, сам себя не знаешь. Ах, дорогой, ты едва не заставил меня забыть…
И тут неровный ход ее мысли прервался.
— Кого забыть? — грозно вопросил он. — Что забыть?
Она поглядела на него, как сквозь туман, сама не соображая, что она только что сказала.
— Забыться. Забыть о себе самой, — закончила она слабым голосом.
Не себя она имела в виду, меланхолично подумал он. Но тем не менее она права. Мой соперник — это она сама. Только она стоит у меня на пути, не позволяя ее любить.
На следующий день она опять не выходила из дому. Опять он ждал, затаив дыхание, но она, как примерная жена, оставалась рядом с ним. Значит, свидание опять откладывалось.
На следующий день — то же самое. К ним явилась прислуга, и, спускаясь по лестнице, он заметил, что они стоят в прихожей совсем рядом друг с другом, словно обмениваясь какими-то секретами. Ему показалось, что Бонни при его появлении поспешно спрятала что-то за корсет.
Возможно, это и ускользнуло бы от его внимания, но негритянка оказалась бездарным конспиратором: при виде его она отпрянула от своей хозяйки, и это движение навело его на мысль, что между ними произошел какой-то обмен.
Он напомнил себе, что общаться можно разными способами, не обязательно на личных встречах. Возможно, свидание, которого я так страшусь, уже состоялось, прямо у меня на глазах, на клочке бумаги.
В тот же день, к ужину, она сделалась подозрительно задумчивой. Посредница-негритянка ушла, и они снова остались наедине.
Все реже раздавались ее замечания, такие, которым обычно бывает приправлена трапеза сидящих за столом. |