– Проходите. – Женщина показала рукой на большой диван, стоявший у окна, медленно подошла и уселась в кресло напротив.

А ведь она еще молодая, подумал Гуров, лет сорок, наверное. Ноги красивые, фигурка приличная, не располневшая в талии. Шея точеная, и волосы совсем… впрочем, волосы можно и покрасить. А вот лицо у Аллы Васильевны старое. Серое, скорбные морщины вдоль рта и у глаз и взгляд потухший. Вот она повернула голову к окну и уставилась на крыши соседних домов. О чем думает? Если включить воображение, то, скорее всего, о полете. Разбежалась бы и полетела… Да, тут и до суицида недалеко.

– Алла Васильевна, – кашлянув, чтобы привлечь к себе внимание, заговорил Лев, – мы с майором Шаловым будем заниматься делом о гибели вашего мужа. Скажите, он в тот вечер говорил, куда собирается ехать?

– Нас уже спрашивали… Сказал, что ненадолго по делу.

– Он что-то захватил из дома? У него было что-то в руках?

– Ключи от машины… Н-нет, больше ничего не было.

– А часто ваш муж вот так поздним вечером куда-то уезжал из дома?

Курвихина напряглась, стиснула пальцами подол халата, но выражение лица не изменилось. Только голос чуть дрогнул, когда она наконец ответила после небольшой паузы:

– Иногда. Чаще он приезжал домой очень поздно, и я не знаю…

– Алла Васильевна, а вы не догадываетесь, что это за дело, из-за которого ему пришлось уехать, и с кем он собирался встречаться?..

– На что это вы намекаете? – вдруг выпалила Курвихина, и из ее глаз хлынули слезы. Дрожащими руками она принялась запахивать халат на коленях, как будто рядом было что-то брезгливо-неопрятное. – Я не знаю… Не знаю!

Ну, ясно, с жалостью глядя на женщину, подумал Гуров. Она бы раньше расплакалась или все время вела бы себя ровно, будь все просто в их семье. А тут явно далеко не просто. Он ведь ей изменял, и она об этом знала или догадывалась. Женщину обмануть сложно, особенно если она сидит целыми днями дома одна.

Хлопнула входная дверь, в прихожей громко застучали по полу каблучки, и в гостиной появилась девушка лет двадцати пяти или чуть старше. Гуров сразу отметил, что в ее одежде слишком многовато подростковых элементов или, по крайней мере, такого, что носят девушки в шестнадцать-восемнадцать лет. И эти волосенки торчком, и пирсинг в ноздре, глаза накрашены слишком сильно, как-то нарочито. А ведь и фигурка, и черты лица, все в ней было симпатично и без этих нелепых ухищрений.

А ведь это какая-то инфантильная форма протеста, или же она просто отстает в развитии, засиделась в подростковом возрасте по причине достатка в семье и возможности ничем не заниматься, кроме получения удовольствий. С такой категорией молодежи Гуров был хорошо знаком по специфике своей работы.

– Эй, что здесь? – решительно подойдя к Курвихиной, спросила девушка. – Вы кто такие? Опять следователи?

– Мы из уголовного розыска, – ответил Гуров. – А вы, видимо, дочь…

– Нет, я сын! – язвительно выпалила она. – А то по мне не видно!

– Видно, – вмешался Шалов. – Видно, что вы агрессивно настроены и пытаетесь грубить. А мы, между прочим, занимаемся розыском преступников, которые…

Гуров незаметно толкнул майора рукой в бок, но было поздно. Девушка разошлась, почувствовав давление и нравоучительный тон. Точно, инфантильность!

– А вы их здесь ищете? – выпустила все шипы девушка. – В нашем доме, да? Или вам надо по улицам бегать?

– Полина! – Гуров вспомнил имя дочери Курвихина, фигурировавшей в списке членов семьи.