Женя плакала, спотыкалась.

— Что будет с мамой, папой? Что нам делать? Куда мы идем? — в который раз спрашивала она, забегая вперед.

Эти же вопросы мучили и Володю. Посоветовавшись, они решили, что домой возвращаться ни в коем случае нельзя, и отправились к дальним родственникам на Сторожовку. Следующую ночь провели у знакомых. О родителях ничего не знали. Володя очень жалел, что у него нет ни одного адреса друзей отца по подполью.

А в это время их разыскивали подпольщики, ждали на подходах к дому, за которым взбешенные гестаповцы еще больше усилили слежку.

Володя, хотя и был младше сестры, понимал, что теперь он должен позаботиться о их судьбе.

— Уходим в лес, к партизанам, — заявил он как-то утром.

Женя согласилась, только тихо сказала:

— Мы же совершенно раздеты. А у партизан с одеждой, наверное, плохо.

— Одежда будет. Ты жди меня здесь. Вернусь завтра.

— А куда ты? — заволновалась Женя.

Но Владимир решил не волновать сестру лишний раз. Кое-как успокоил ее, сказав, что идет искать кого-нибудь из подпольщиков, и направился... в свою квартиру.

Кто-кто, а уж Славин хорошо знал, как незаметно подойти к родному дому. Скрываясь в соседнем огороде среди густых кустов крыжовника и малины, он целый день следил за улицей, стараясь разгадать гестаповскую систему наблюдения. Он понимал, что немцы не могли оставить своих людей прямо в квартире Славиных. Значит, они придумали что-то другое.

Володя просидел в укрытии весь день и, хотя во рту не было даже маковой росинки, а живот подводило от голода, остался доволен. Выяснил, что одна группа фашистов, переодетых в гражданское, сидит все у тех же Латаниных, а на улице, как бы случайно прохаживаясь, дежурят еще два тина. Гестаповцы знали, что квартира Славиных расположена на втором этаже. Пройти в нее можно было лишь по деревянной лестнице, а потому усиленно наблюдали за домом со стороны улицы.

Володя дождался темноты, прокрался в свой огород. Отыскал за сараем приставную лестницу, которая однажды уже сослужила их семье добрую службу, приставил ее к стене, тихо полез к самому окну. На всякий случай замер на минуту перед отрытой форточкой. В квартире — тишина. И тогда отодвинул шпингалеты, осторожно открыл окно, ступил на пол и оказался в кромешной тьме. На миг стало страшно, но он быстро подавил в себе это холодящее чувство, начал на ощупь обследовать всю квартиру.

Входная дверь была заперта на внутренний замок, ключи от которого фашисты, конечно, отобрали у матери. В темноте, да еще после такого погрома, искать свои и Женины вещи было бесполезно, и Володя решил дождаться рассвета. Он взял стул и задвинул одну ножку между входной дверью и ручкой. «Если и вздумают войти в квартиру, то пока сообразят, почему дверь не открывается, сигану из окна в огород и дам деру», — думал он, укрепляя как можно надежнее стул. Затем осторожно втащил лестницу в комнату, закрыл окно, чтобы немцы не заметили, если ночью вздумают осмотреть дом со стороны огорода.

Когда забрезжил рассвет и в квартире можно было кое-что рассмотреть, Владимир нашел в чулане старый отцовский рюкзак, бросил в него свою и сестрину одежду, открыл окно, выставил лестницу, быстро спустился на землю. Еще некоторое время ему пришлось потратить, чтобы затащить лестницу за сарай, замести все следы ночного посещения. Володя представил себе, как будут удивлены немцы, когда станут открывать квартиру. «Долго же им придется ломать головы, чтобы решить загадку: как могла оказаться запертой дверь изнутри, которую они сторожили днем и ночью», — Володя еле сдержался, чтобы не рассмеяться.

Возвратившись в соседский сад, парень выждал время, когда можно будет ходить по городу, и смело зашагал по улице: ведь у него в кармане — аусвайс.

А вечером, словно тени, проскользнули брат и сестра мимо вражеских засад.