Сперва они оставались в нерешительности, наблюдая друг за другом; затем шакалы отступили, испуганные
соседством гиены; внезапный страх разогнал на минуту ястребов. Только вороны оставались невозмутимыми, сильные своей численностью, готовые
растерзать врага железными клювами.
Они начали забавляться; восседая с комически важным видом на ветвях бука, вороны затеяли нечто вроде пляски, подвигаясь к оконечности ветви,
пока один из них не падал; свалившийся в течение нескольких минут попархивал с ужаснейшим карканьем и снова возвращался на свое место. Их крики
и игра вспугнули ночных животных; когда же с шумом, напоминавшим падающий град в лесу, крикуны тучей спустились на человека, гиена отступила, а
шакалов охватило смятение…
Вороны все подвигались, в их движениях было что то неловкое и забавное. В двух шагах от Вамирэха они остановились в сомнении; карканье их
прекратилось, и старейшие стали совещаться низкими горловыми звуками, перемежая их движениями, похожими на плясовые. Но Вамирэх пошевелился и
заставил воронов отступить; они снова расселись по веткам дерева.
Настало затишье, в котором был слышен только топот гиены и вопли шакалов; потом среди полного молчания послышалось тяжелое хлопанье крыльев, и
три ястреба мгновенно спустились на землю. Они вытянули оголенные, крепкие шеи с красивым, пушистым белым ожерельем и долго стояли неподвижно,
как стражи, приподняв плечи острым углом; их шеи как будто выскакивали из груди; крылья походили на плащ, украшенный бахромой из светлых
коротких перьев. Они принадлежали к мощной породе; их распростертые крылья достигали восьми футов; сильные когти, жадно разрывавшие падаль,
впивались в живую добычу лишь во время крайнего голода… Обсуждали ли они, насколько смерть близка к человеку, насколько энергия сохранилась еще
в его могучих мышцах, в высоко поднимающейся груди, в крепкой шее? Птицы не двигались, но голодные шакалы остановились, и самый старый ястреб
направился к белокурой голове Вамирэха.
Волосы, рассыпавшиеся по лицу, наполовину закрывали ему глаза; бледные губы вздрагивали от тяжелого, лихорадочного дыхания; вызывающая усмешка,
казалось, поднимала верхнюю губу, между тем как около углов рта лежало выражение кроткой покорности. Полуобнаженное плечо как будто было изваяно
из полированного камня; львиная шкура прикрывала грудь, в которой беспокойно трепетало сердце.
Вороны, заинтересованные действиями ястреба, медленно подвигались; шакалы, зевая, закрывали глаза, ослепленные солнечным светом; гиена рыла
землю передними лапами; в лесу слышались слабые звуки: тихие крики, чуть слышное пение, шум падения зрелых плодов.
Между тем большой ястреб смотрел в промежуток среди прядей волос, на полузакрытое веко, с видневшимся под ним белком глаза. Хищные птицы
выклевывают глаза по инстинкту, и ястреб, приняв это решение, стал медленно приближаться к Вамирэху. За ним последовали и его товарищи, и один
из них поставил лапу на обнаженное плечо.
Рука Вамирэха бессознательно передвинулась к этому месту и упала на крыло птицы; в ответ она ударила его клювом по кисти. Ощущение боли
возбудило в человеке способность обороны; в полусне он сжал атлетическими пальцами шею птицы… Минуты две скрюченные когти ястреба цеплялись за
львиную шкуру, затем наступило удушение, и пальцы Вамирэха, все еще не разгибаясь, сжимали шею уже мертвой птицы. Между тем широкие крылья обоих
ястребов, оставшихся в живых, рассекали воздух; они поднялись до верхушек деревьев, поколебались с минуту и через широкий просвет между
деревьями взвились к небу.
Вамирэх после сделанного усилия снова впал в забытье и казался настоящим мертвецом; вороны отрядили десять штук из своего числа, чтобы убедиться
в том. |