24–го колодник Осип Соколов показал, что к Каину приходила жена его Арина Иванова и ночевала с ним две ночи, что сержант Подымов выпускает Каина в другую палату, где сидят его товарищи, и каждый день сержант с Каином, Антоном Ковровым, Шинкаркой, с Петром Волком и другими едят, пьют и играют в кости и в карты на деньги, что для этой игры жена Каина приносила деньги, а что прежде он проиграл шубу.

«Колодники действительно не скучали, — говорит г. Есипов, — и этим они обязаны были сержанту Подымову, который со своими дежурными солдатами проводил день и ночь в палатах, где сидели колодники. Да и где же ему было проводить время? При доме, где помещались колодники и комиссия, особой караульной не было устроено. Сержант и солдаты должны были стоять под открытым небом. Что же удивительного, что Подымов проводил время в колодничей и притом очень приятно. День и ночь он пировал с арестантами — пили, пели, играли в карты или в зернь. Но все дело испортили женщины, которые носили мужьям деньги; а отсюда — азартные игры и доносы со стороны обыгранных. Виновных секут плетьми и — следствие идет своим порядком. Допросы продолжаются каждый день — работы палачам по горло.»

«Читая журналы и протоколы следственной комиссии, — продолжает г. Есипов, — невольно удивляешься нравственному складу людей того времени. Члены комиссии, как записано в протоколах, нередко начинали пытку с 10–го часа пополуночи и оканчивали ее только в половине 3–го пополудни. Какие нужны нервы, чтобы 5 1/2 часов сряду смотреть на страдания пытаемых, слушать их вопли, — и это повторялось на другой день как дело вполне законное, необходимое и справедливое!»

Более шести лет сидел Каин в «темной темнице». В прежней палате, где он содержался, «стены расселись», и его перевели в «нижнюю палату» без окон. В железной двери для свету прорубили окошко.

К этому грустному для Каина периоду жизни относят песню, помещенную в первом издании «Каиновых песен», а потом перепечатанную у Новикова и др. под названием «Последняя песня Ивана Осиповича, по прозванью Ваньки Каина». Вот эта прекрасная, всем известная песня, доселе любимая народом:

Для того, чтобы нас не обвиняли в идеализации такой личности, как Каин, и в возведении простого вора в тип народного героя, мы позволяем себе привести слова г. Безсонова в доказательство того, что эту песню действительно мог петь Каин в темнице и что песню эту народ приписывал действительно Каину. Каин, документально известно, в заключении своем пел (по документам г. Есипова): пел с товарищами, пел, конечно, и один. Всю жизнь любя песни и играя в них роль, он не мог не петь: должен был петь теперь, когда дела сводились к развязке, и серьезной. Не дрогнуть, не задуматься, не погоревать нельзя было; для этого не нужно было присесть и сочинить, были песни готовые, принесенные издали, слышанные вокруг. Момент, может статься, лучший в жизни Каина, перед смертью вызвал в памяти и душе его лучший образец творчества, лучшую и старшую песню. Весь вопрос идет к тому, точно «применил» ли к себе песню Каин, или «специализировал» ее, чтобы общее достояние народа сделалось его собственным и после опять возвратилось в народ с его личным образом или именем? С этой стороны всего важнее начало: «Не шуми, мати, зеленая дубравушка, не мешай мне, доброму молодцу, думу думати». Положительно утверждаем, что в истории нашего народного творчества, ни прежде Каина не встречается песня с этим началом, ни после не попадается другой с тем же началом, ни сама она, приписанная Каину, никогда не имеет начала другого… Весь народ наш целиком, где ни поет и где мы его ни слышим, единственно эту песню называет всегда Каиновою и постоянно ему приписывает: его песня и об нем; о Каине поет только с этим началом, не знает начала другого и с тем же началом не поет ни о ком другом.