Какое-то время Екатерина размышляла над словами Рене, затем спросила, будто только что вспомнив:

— Ты говорил, кажется, что для органов дыхания здорового человека этот эликсир совершенно безвреден?

— Я и сейчас могу это повторить.

— А для нездорового человека? Того, например, чьи легкие не в порядке?

— Для такого пары экстракта окажутся весьма губительными. Больные легкие не справятся с удалением токсинов, выделяемых материей, которая будет пропитана жидкостью. Через ткань легких они неизбежно попадут в кровь, и тогда…

— И тогда?.. — вся напряглась Екатерина.

— Человеку останется жить всего лишь несколько дней. Концентрация яда гремучей змеи весьма мала, и он будет медленно просачиваться в кровь, но все же неизбежно сделает свою работу.

— Чудесно… просто превосходно… — прошептала Екатерина Медичи, и вновь устремила внезапно загоревшийся взгляд на парфюмера:

— А вскрытие? Что покажет вскрытие трупа, Рене?

— Ничего. Полное разложение легких, атрофацию кровеносных сосудов и водяные пузырьки в легочной ткани. Любой хирург вам скажет, что это следствие острого крупозного двухстороннего воспаления легких, которое при общей слабости иммунной системы организма неизбежно приводит к летальному исходу. Но к чему вам это, мадам? Человек, пораженный такой болезнью легких, при которой экстракт оказывает губительное действие и вызывает пневмонию, все равно скоро умрет, это вопрос каких-нибудь нескольких месяцев, если, конечно, он не догадается сменить обстановку и дышать чистым природным и целебным воздухом, например, на взморье или в горах…

— В горах… — как эхо, повторила Екатерина Медичи, отвечая скорее собственным мыслям, чем на слова парфюмера. — Но она не доберется туда, — прошептала она так тихо, что Рене ничего не услышал, — она просто не успеет, и этот бал будет для нее последним. И что же, — спросила она миланца после минутного размышления, — часто пользуются твоим бальзамом?

— Да, мадам, ведь от ран, порезов и уколов в наше время никто не застрахован.

— Как удачно все складывается, Рене, я как раз хотела попросить именно о такого рода одолжении. Дело в том, что моя приемная дочь Диана, выходя из кареты, внезапно оступилась и, ухватившись рукой за дверной косяк, сильно поцарапала ладонь. Полилась кровь, прибежали врачи, смазали чем-то, наложили на рану повязку, но Диана упрямо твердит, что боль не утихает и повязка сочится кровью. Как ты думаешь, не подойдет ли твое средство для герцогини?

— Лучшего и придумать нельзя, мадам. А ваши придворные врачи, простите мое выражение, просто бездари, за исключением мэтра Амбруаза. Этот самый толковый. Впрочем, не стоит их винить, поскольку они не знакомы с алхимией и секретами приготовления ядов. Вот флакон, ваше величество. Обработайте рану мадам герцогини и, ручаюсь, к вечеру она уже забудет о том, что поранила руку. Если хотите, я сделаю это сам.

— Нет, нет, — запротестовала королева-мать и улыбнулась, — тебе незачем беспокоиться, думаю, у меня получится не хуже, и дочь вскоре перестанет донимать меня жалобами. Это тем более, кстати, Рене, что сегодня вечером в Ратуше начнется бал, который дают в честь королевы Наваррской и окончательного примирения враждующих партий городские старшины.

Рене только поклонился в ответ.

Екатерина взяла флакон, вышла, села в портшез и приказала нести себя на улицу Гренель, к особняку, где жил принц Конде.

— Они не сумели тебя извести, — проговорила старая королева, когда портшез тронулся с места, — теперь за дело возьмусь я. Не одно, так другое средство обязательно погубит тебя.