— Да, этой ночью совершен подкоп в луврские подземелья, и монах скрылся через него.

Через несколько часов после этого король был в Лувре. Он первым делом приказал вернуть свободу герцогине Монпансье, а затем позвал к себе Крильона.

Но вместо него на пороге появилось новое лицо. Это была женщина, одетая во все черное, бледная, со сверкающим, мрачным взглядом.

— Матушка! — воскликнул король.

— Государь, — сказала королева-мать, — уже раздались первые звуки погребального перезвона по нашему роду. Могила уже приоткрывается для рода Валуа. Прощайте, государь!

Король Генрих III безмятежно почивал в своей палатке, и его сны ласкала счастливая мечта о близком торжестве над мятежными парижанами.

Вдруг этот сладкий сон был прерван Крильоном, бурно ворвавшимся в палатку и возвестившим:

— Государь! Государь! Вот и наваррский король прибыл! На целые сутки ранее того, как мы его ждали!

Король зевнул, потянулся и недовольным голосом буркнул:

— Ах уж этот мне кузен Генрих! Вечно он ни с чем не считается и является в самое невозможное время! Разве не мог он прибыть позднее?

— Но, государь, когда идешь марш-маршем, то стараешься прийти как можно раньше!

— Может быть, но только я уж очень сладко спал, добрый мой Крильон!

— Ну, так вы поспите еще после завтрака, если только прибытие наваррского короля не отнимет сна у вашего величества!

Теперь ведь не замедлят прийти герцоги Монморанси и Конде, и возможно, что завтра к вечеру мы уже будем в Париже!

— Кстати, о Мовпене нет еще никаких сведений?

— Нет, но, наверное, он еще придет!

— Да где же он запропастился? Может быть, опять часовые задержали его? Пожалуйста, Крильон, распорядись, чтобы как только монах появится, его провели в эту половину палатки, а в той половине я прикажу накрыть завтрак! Ступай распорядись, друг мой, и возвращайся обратно! Я тем временем оденусь, и мы пойдем с тобою встречать наваррского короля!

Генрих III кликнул пажей и приказал им одевать его. В то же время на второй половине палатки принялись накрывать стол к высочайшему завтраку.

Одевшись, король кликнул Крильона и направился с ним навстречу наваррскому королю, который остановился со своими войсками в двухстах-трехстах шагах от королевского лагеря. Оставив там свою армию. Генрих Наваррский в сопровождении одного только шталмейстера направился к замку.

Теперь это уже не был тот двадцатилетний принц, который так пламенно любил красотку-еврейку Сарру Лорьо. Ему было уже около тридцати пяти лет; его лицо приняло бронзовый оттенок, волосы начали седеть на висках, политические заботы и военные тяготы избороздили морщинами его высокий лоб. Но зато у него были все тот же смелый, добродушно-иронический взгляд, все та же чарующая улыбка на устах.

Генрих III, увидев, что его кузен едет навстречу один, приказал свите остановиться и отправился сам далее. Заметив это, Генрих Наваррский соскочил с лошади, на которой ехал, кинул поводья шталмейстеру и пешком пошел навстречу французскому королю. Подойдя к нему, Генрих Наваррский почтительно преклонил колено. Генрих III приподнял его, сказал: «Поцелуемся, дорогой брат!» — после чего расцеловал гостя, взял его под руку и повел к палатке.

Они вошли в черту лагеря при оглушительных криках королевских солдат.

— Черт возьми, государь! — сказал Генрих Маваррский. — Вот храбрецы, которым, кажется, ужасно не терпится войти в Париж!

— Они поджидали только вас, кузен! Теперь они готовы двинуться хоть сейчас!

— Но я надеюсь, что они дадут нам время позавтракать? улыбаясь спросил Наваррский король.

— Я думаю! — ответил Генрих Валуа, смеясь в свой черед.