– Я не кошусь.

– Что, действительно подполковник? – Борис машинально удивился, немцу было лет на вид ненамного больше, чем ему.

– Похоже на то.

Лейтенант опустился на корточки рядом с немцем, прищурившись, разглядывая его.

– Намен?

– Hans-Ulrich. Hans-Ulrich Krasovski, – неожиданно сказал эсэсовец.

– Тю! Заговорил. Тогда придется в тыл вести. Саен, кто у нас на посылках сегодня?

– От того, кто на посылках, этот Ульрих сбежит. Дав по башке предварительно…

– Красовский. Поляк, что ли?

– Ja, Krasovski, – немец даже чуть улыбнулся Борису – но не заискивающе, как обычно улыбаются пленные, а нормально, как равному. – Wer sie sind?

– Старший лейтенант Чапчаков.

– Panzer?

– Найн. Ягдпанцер.

– Ja… Kitaeff…

Разговор перестал комбату нравиться совсем. Немец вел себя по-хамски. Попавшему в плен положено робко пытаться расположить к себе конвоиров, чтобы не пристрелили, а не называть по имени командира их полка, который сейчас находился неизвестно где. Почему-то подумалось, что Батя был в таранившей «тигр» самоходке, люки на которой остались закрытыми изнутри.

– Лейтенант, – он повернулся к взводному мотострелков. – За этого типа отвечаете головой. Ваша фамилия?

– Гвардии младший лейтенант Голосов!

– Вам понятно, младший лейтенант Голосов? Саен, если ты этого Ульриха не доведешь, я сам тебя найду и заставлю из всех танков погибших доставать… Лопатой без черенка. Это тоже понятно?

– Да чего там. Нужен он мне. Это вы его так, товарищ старший лейтенант?

– Я. А он меня. Все по-честному. Так что пусть теперь живет.

– Тут в пяти метрах интересный тип лежит, – подал голос взводный, который сунул наконец револьвер за пояс и вообще приобрел нормальный взрослый вид. – Не немец. И не американец. Хотите посмотреть? Пистолет вон у него был интересный…

– Дай сюда.

Борис взял у пехотного лейтенанта револьвер, из которого в него стреляли, и, подумав, отдал ему немецкий, который, оказывается, до сих пор лежал за пазухой.

Вокруг были в беспорядке набросаны человеческие тела, горящие танки, советские и вражеские, стояли вперемешку, покрытые оспинами осколочных выбоин и изъязвлениями пробоин. От бригады все же уцелело несколько машин, которые ушли вперед, выполняя поставленную задачу. Пройдя несколько километров по рассекающей еловый лес просеке, они вышли к шоссе Оснабрюк—Белефелд, по которому непрерывным потоком тянулись грузовики и повозки американских и немецких частей, стремящихся выйти через наживленный прорывающимися на последних каплях горючего бронечастями и мотопехотой коридором – пока русские не перекрыли его горловину.

На дороге танки устроили бойню. Пережив всю бригаду, всего четыре дня назад насчитывавшую полных девяносто шесть танков, уцелевшие «тридцатьчетверки» огнем и гусеницами прорубили в загромождавшей шоссе массе грузовиков и тягачей дорогу на километр в каждую сторону. К ним присоединилась пара бронемашин, зачистивших обочины пулеметами, а через четверть часа подошел неполный батальон бригадных мотострелков и противотанковая батарея, пушки которой быстро установили вдоль дороги, растопырив стволы в обе ее стороны.

Один или даже три-четыре танка, средних, типа Т-34, почти ничего не значат в масштабном сражении и объемной, глубокой операции. Борис не был под Прохоровкой, но после сегодняшнего дня примерно представлял себе, как оно было там – громадная бескрайняя степь и тысячи горящих танков, и обе стороны бросают в схватку один корпус за другим, пока им не становится трудно двигаться.