В те годы в моду вошло политическое кабаре, где правительство крыли в хвост и гриву (это наводило на крамольные мысли: а почему наше правительство…), и Бертольт Брехт. Его баллады исполнялись Лоттой Леньей и Гизеллой Мей, в «Ковент-Гарден» шла опера Курта Вайля «Взлет и падение города из махогани» по Брехту, над тупостью и сытостью буржуазии издевались остро и тонко, вольные бродяги презирали частную собственность, и все это хорошо ложилось на взращенную на Марксе-Ленине душу. Лондон словно был проникнут духом революции!

Катю вскоре пригласили в Пушкинский дом (место, где собирались эмигранты, сносно относившиеся к осчастливленной революцией России), там она несколько раз прочитала доклады о расцвете могучего советского театра, порадовала публику Блоком, познакомилась с массой симпатичных старичков и старушек, тосковавших по родной земле. Меня этот контингент интересовал мало: русские всегда под надзором властей, да и что реального они могли сделать для службы? Вскоре на Катю кто-то что-то накапал, и резидент посоветовал мне отгородить жену от Пушкинского дома, якобы забитого английской агентурой. Ведь контрразведка, как известно, коварна и вероломна, потому не стоит играть с огнем в этой змеиной норе, а имеет смысл направить пыл души на богемные круги, куда заплывали жирные караси из правящего класса. Так мы начали циркулировать в салоне добродушного и улыбчивого Чарльза Перси Сноу и жены его, тоже писателя, Памелы Джонсон, попали в дом публицистки Эллы Уинтер, соединенной когда-то узами с самим Джоном Ридом, прославленным американским революционером и автором «Десяти дней, которые потрясли мир», там я впервые увидел коллекцию Джакометти. Побывали на банкетах у нашего соседа по улице писателя и пагуошского деятеля Вейланда Янга (лорда Кеннета), там сразили меня свобода общения и непринужденность гостей, особенно сидевший на полу с другими гостями аристократ и лейбористское светило Энтони Веджвуд Бенн в пуловере и без галстука. Я же, наслушавшись лекций о необыкновенной чопорности англичан, облачен был в смокинг, взятый напрокат. Общались мы с Эланом Силлитоу, милым парнем из Ноттингема, в то время модным «рабочим» писателем, который вскоре отошел от социальных тем и погрузился в анализ condition humaine, были и у Арнольда Уэскера, очень левого драматурга, мечтавшего приобщить народ к культуре (его «Кухня» была у всех на устах), дружили с известным фотографом Идой Карр, увековечившей нашего сына. Появление на свет отпрыска вынудило Катю отключиться от светской жизни, что вызвало скрытую радость начальства, особенно после того, как Катя встретила случайно в Гайд-парке всемирно знаменитого режиссера Питера Брука, двоюродного брата нашего режиссера Плучека, и целый час проговорила с ним на скамейке(!). Случилось и еще одно, не менее драматическое ЧП: на домашнем приеме Катя сказала одному сотруднику Форин Офиса: «Мы вас сейчас украдем!» (он собирался уходить домой), но шутку, как известно, понимают лишь мистеры Пиквики со своим клубом, а некоторые коллеги имеют длинные уши, и если слышат, что иностранца собираются украсть, то непременно думают о провокации или даже о депортации народов.