|
Уныние охватило офицерский состав и команду, война, к которой мы долго готовились, должна была пройти мимо нас. Экипаж уже было начал готовить лодку к длительному хранению, но тридцатого января случилось нечто, заставившее меня первый раз нарушить прямой приказ вышестоящего начальника — в Шанхай пришел катер с выжившими моряками «Варяга» под командованием младшего лекаря Банщикова. Он и машинный квартирмейстер, управлявший катерной паровой машиной, были единственными относительно здоровыми на борту, хотя синяки и ссадины на лице врача явственно свидетельствовали, что и ему тоже досталось. Двое кочегаров были легко ранены, остальные две дюжины пассажиров были ранены тяжело и по большей части находились без сознания… От него я узнал наконец подробности неравного боя, из которого «Варяг» с «Корейцем» вышли победителями по все статьям. Даже «Таймс» не могла не восхититься невероятным исходом сражения. Хотя британцы и не смогли удержаться и не пнуть походя русских моряков за "неспровоцированное минирование рейда нейтрального порта".
Прочитав это, лекарь с горькой усмешкой рассказал о залпе шестидюймовок «Асамы» и о детонации и разлете мин, сгруженных перед боем с «Варяга» и «Корейца» на «Сунгари». В той недоговоренности и явной неохоте, с которыми лекарь описывал последующую гибель «Варяга» от полученных в бою повреждений, я тогда увидел страх показаться трусом, ибо он остался единственным выжившим членом кают-компании. После двухчасового рассказа о бое Банщиков показал нам с прибывшим на борт «Манчжура» консулом П.А. Дмитриевским записки М.Ф.Руднева, содержащие выводы по характеристикам японских и русских снарядов и рекомендации по дальнейшему ведению боевых действий. Читая эти документы, которые мне тогда представлялись записками с того света, я не мог поверить, что такой объем полезной информации может быть вынесен из одного короткого боя. И я был абсолютно согласен с тем, что эти записки должны были любой ценой попасть в Петербург с максимальной срочностью. Проводив доктора и консула на телеграф и приставив к ним вооруженный караул, во избежание, как витиевато выразился Михаил Лаврентьевич, "провокаций со стороны японских спецслужб", я вернулся на борт вверенной мне лодки. Где выяснил, что оставлять без присмотра машиниста и кочегаров с «Варяга» было большой ошибкой. За те несколько часов, что меня не было на борту, они успели рассказать свою версию боя всей команде. Из их рассказа следовало, что «Кореец» чуть ли не в одиночку утопил «Асаму» и заодно избил «Чиоду» до полусмерти. В результате на борту меня поджидал бунт. Впрочем, бунт весьма оригинальный. Вся команда, одевшись в чистое, выстроилась во фрунт на верхней палубе и требовала немедленно идти в бой, "дабы не посрамить памяти однотипного с «Манчжуром» "Корейца", в одиночку утопившего «Асаму». Последним сюрпризом дня было то, что офицерское собрание, прошедшее, беспрецедентное нарушение устава, кстати, без меня, единодушно высказалось за скорейший выход в море. В общем, дальнейшее вам наверняка известно — собрав все находившиеся в порту джонки, мы с консулом ближе к вечеру выплатили каждому капитану, пожелавшему принять участие в спасении экипажа «Варяга», по десять рублей, и посулили еще по сотне за каждого спасенного моряка — на столь астрономической сумме вознаграждения настоял Банщиков. В результате, начиная с семи вечера и до утра, из Шанхая и окрестных деревень всю ночь вниз по реке шел караван джонок и мелких пароходиков. Мы подняли на «Манчжуре» фальшивые паруса китайского образца, дабы походить на джонку при беглом взгляде, и влились в процессию около полуночи. В порту при этом пустили слух, что канонерка переходит вверх по реке в Нанкин, дабы обезопасить себя, если капитан глубокосидящей «Мацусимы», караулившей его в устье реки, решит атаковать лодку в порту, как было при Чемульпо. |
