|
Мысль, что Вассиан Патрикеев пострадал безвинно, явилась ему давно, наверно год назад, но только в Волоке он впервые отчётливо осознал свою вину перед ним. Да, он приехал сюда ради искупления великой вины, очищения своей совести. В палату, тяжело дыша, вошёл Феогност Ленков. - Хочу видеть старца Вассиана, - обратился к нему Василий Иванович. - Какого Вассиана? - Заспанный Феогност не мог взять в толк, кого желает лицезреть великий князь. - Того самого, коего тебе велено надзирать. Феогност смутился. - Недостоин сей еретик внимания государя. - То не твоя забота. Веди нас к Вассиану Патрикееву. Не смея перечить государю, тюремщик запалил свечу и направился к выходу. Опираясь на Дмитрия Палецкого, Василий Иванович пошёл следом за ним. Миновав длинные сени, повернули направо и по стоптанным заплесневелым ступенькам спустились вниз. Феогност остановился возле одной из дверей, вставил в замок ключ. - Вот здесь и содержим проклятого еретика, - раздражённо проворчал он. Дверь, открываясь, громко скрипнула. - Дай свечу мне, а сам останься с Дмитрием здесь - Пригнувшись, Василий Иванович шагнул внутрь. От резкого запаха нечистот и прели закружилась голова. Колеблющееся пламя свечи озарило ворох соломы, поверх которого лежал человек, укрывшийся рваной рогожей. - Ни днём, ни ночью от вас, душегубцев, покоя нет! - Голос показался Василию Ивановичу знакомым, но он никак не мог признать в человеке, укрытом дерюгой, бывшего своего любимца, могущественного и гордого старца Вассиана Патрикеева. - Кто здесь? - тихо спросил великий князь. Дерюга приподнялась, из-под густых нависших бровей глянули небольшие раскосые глаза. - Ты ли это, Вассиан? - Дивлюсь твоей памяти, государь: два года всего не виделись, а уж не признаешь. - В голосе старца слышалось злое раздражение. - Или не ждал, что предстану перед тобой в таком непотребном виде? - И впрямь не чаял увидеть тебя таким. - Отчего же не чаял? Сам повелел отправить меня в логово презлых иосифлян. - Церковный собор тебя осудил… - На собор не кивай. Стяжатели всюду трезвонят: суд великого князя никем не посуждается, потому как это суд Божий. Без твоего, государь, ведома и согласия митрополит Даниил не вправе был судить меня. Да и суд ли это был? Что ни слово, то клевета, поклёп, навет. И ты, государь, спокойно внимал всей этой мерзости, а наслушавшись, судил неправедно. Нет, не от Бога твоя власть, от дьявола, смущающего души людей! Но скоро грядёт суд истинный, Божий, и ты затрепещешь как осиновый лист! Василий Иванович перекрестился. - Не для свары с тобой пришёл я сюда, - миролюбиво произнёс он. - Видишь сам: болезнь тяжкая, неизлечимая одолела меня. Скорбя о детях своих малолетних, явился к тебе за прощением. Да не падёт на них, безвинных, гнев Божий за грехи мои. Не чаял я, Вассиан, увидеть в обители Господней такое, не ведал о бедах твоих. Правда, Михайло Тучков сказывал мне однажды, будто терпишь ты тяжкие лишения. В тот же день велел я отправить грамоту братьям Ленковым и в ней наказывал Феогносту беречь тебя. Тихон Ленков, будучи в Москве, заверил меня, что ты жизнью в монастыре доволен и никаких лишений не терпишь. - Наглые лжецы братья Ленковы! Им что плюнуть, что кривду молвить - всё едино. Нет, не святая обитель здесь, а преисподняя, где лютуют подручные самого сатаны, постигшие все тонкости адова ремесла. - Вижу, несладко пришлось тебе, Вассиан. - Что верно, то верно. Дух мой, однако же, твёрд, и палачам меня не сломить. Беды - а их было немало - закалили мой дух. Помнится, постригли меня в Кирилловой обители, и словно ночная темень спустилась средь ясного дня. Молод я был, мирской суеты, власти да любви домогался. И вдруг - монашеский куколь. Руки на себя хотел наложить. Да тут сподобил Господь лицезреть самого Нила Сорского, он в пятнадцати верстах от Кирилловой обители жил. Глянул святой старец в мои глаза, в самую душу и молвил: «Дым есть житие се». |
