Изменить размер шрифта - +
И ныне он пишет в грамоте государю своему Сулейману, чтобы не верил ни одному моему слову, а всеми силами поддерживал царей крымского и казанского, которые своими враждебными деяниями ослабляют нас, отчего польза туркам великая».
Василий Иванович, с гневом швырнув грамоту турецкого посланника, поднялся из-за стола. Кто-то тихо вошёл в палату. Оглянувшись, князь признал в вошедшем окольничего Тучкова.
- Чего тебе?
- Бью челом, великий государь Василий Иванович. Соизволь выслушать сына моего Ваську.
- Пусть войдёт.
Несмело ступая, в дверях показался Василий Тучков.
- Великий государь! В бытность на Москве Максима Грека я заходил в его келью…
Василий Иванович поморщился: Максим Грек был в Москве давно, навещали старца многие, к чему этот разговор?
- Видел я у него греческие грамоты…
- А что в тех грамотах было писано, ведаешь?
- Нет.
- Ещё что скажешь?
- Однажды я пришёл в его келью, когда старец Максим только что возвратился от тебя, государь. Просился он отпустить его на Афон, а ты ответил: поживи ещё здесь. Максим Грек был опечален твоим отказом и говорил так: я думал, Василий Иванович благочестивый государь, а он похож на прежних государей, гонителей христианства.
Василий Иванович был взбешён. Только что он познал хулу Скиндера - и вот новое поношение! Успокаивало его лишь то, что один из оскорбителей уже мёртв, а другой терпит лишения за свои зловредные речи в монастырской темнице. Чего же ещё нужно Тучковым?
- Всё?
- Всё, государь.
- Чего же ты хочешь?
- Хочу, чтобы ты простил меня.
- Прощаю тебя, ступай прочь.
Едва Тучковы удалились, в палату государя вошла улыбающаяся Елена. Василий Иванович тут же забыл и о грамотах Скиндера, и о бестолковом доносе Василия Тучкова. Он поспешил навстречу своей жене.
- Как спалось, государыня?
- Прекрасно, муж мой.
Елена приблизилась к нему, взяла его за руку и приложила к своему животу. Василий Иванович уловил слабые толчки.
- Что же ты молчишь, или не рад, что скоро у тебя будет наследник?
- Сомнения мешают мне радоваться.
- И я сама сначала сомневалась, потому долго не решалась поведать тебе о младенце. Ныне сомнений больше нет.
- Береги себя, государыня! - с чувством произнёс великий князь и повернулся к иконам. - Ежели наградишь меня, Боже, сыном, щедро отблагодарю тебя: построю новые храмы, осыплю милостями многие монастыри. Лишь бы сын в здравии появился на свет Божий!
Неожиданно вспомнилась Соломония. Четыре года назад по Москве прошёл слух, будто родила она сына Георгия. Он сразу же послал в Суздаль дьяков Григория Меньшого Путятина да Третьяка Ракова разузнать правду. Вернувшись, дьяки поведали: сын Соломонии после рождения скончался по болести, они самолично видели, как его хоронили. Да, Соломония безвозвратно ушла из его жизни. И хотя он пожаловал старицу Софью селом Вышеславским и, может быть, не раз пожалует впредь, она существовала в каком-то другом мире, с иными надеждами и заботами.
Так размышлял Василий Иванович, направляясь к митрополиту, чтобы поделиться с ним своей великой радостью.

Митрополит Даниил после беседы с Тучковым почувствовал недомогание. Голова его горела, а тело знобило.
«Ох, некстати лихоманка меня одолела! Дел невпроворот, а тут с лекарем придётся беседу держать».
И Даниил приказал позвать к нему Николая Булева.
В палату вошёл старик с тёмным морщинистым лицом, на котором выделялись светло-голубые, словно выцветшие, глаза. Пышные седые волосы придавали ему внушительный вид. В руках старик держал большую книгу в кожаном переплёте.
- Позвал я тебя, Николай, вот почему. С утра здоров был, а потом вдруг сделалось худо. Никогда ещё не было такого: голова огнём горит, а тело от холода стынет, болит вот тут. - Даниил приложил руку к левой стороне груди.
- Знакома мне, святой отец, твоя болезнь.

Быстрый переход