Перекрестилась, села. Румяная, синеглазая и уж такая милая, что у князя в горле пересохло. Он было отступил в лес, а ветка-предатель так стрельнула под ногой, что в починке небось услышали. Князь обмер, а проворная девушка и на ноги успела вскочить, и подбежать.

— Подглядывал?! — не сердито спросила, с тоской, будто что потеряла. Личико у нее зарделось, вспомнила, как с вершинок слетывала.

— Помилуй меня, красная девица! Нечаянно на тебя набрел. Услышал шум, думал, может, кому помочь надо. Отступить тоже было боязно. Не хотелось песни твои спугнуть.

Не поднимая глаз, девушка сказала:

— Чего ж теперь?.. Пошли каравай есть, коли тебя Бог привел. А коли нечистый, так ты тем куском подавишься.

— Больно ты строга! — нахмурился князь, подходя к скатерти.

— Коли правду сказал, чего тебе бояться? А неправду, так лучше не ешь.

— Отломи кусочек.

— Сначала песню надо спеть.

И она запела, прикладывая ладони ко все еще пылающим щечкам:

Зачерпнула ложкой яичницу, поднесла князю.

— Ешь, чтоб поле моего батюшки втрое уродило.

Василий Иванович потянулся взять ложку, но девушка не позволила.

— Из моих рук ешь, так надо.

Съел. Девушка разрезала пирог на куски.

— Бери, какой на тебя смотрит. Пирог с груздями, со щучьей икрой.

Попробовал — понравилось.

— Вкусно!

— А как же не вкусно? Чай, троицкий пирог! Зовут-то тебя как?

— Василием.

— Не брешешь?

— Не брешу.

— А меня Василисой. Вот ведь как дивно сошлось… Может, и впрямь уродит наше поле втройне. Да хоть бы уродило!

— Разве прошлый год был не урожайный?

— Урожайный, — сказала Василиса, вздохнув. — Возле нашего поля стоит дуб о семидесяти семи суках. К нашему дубу за сто верст приходят. В прошлом-то году один сучок возьми и обломись, на поле упал, в хлеб. Вот батюшка и заповедал урожай Господу Богу, птицам небесным.

— Удивительная история! — Василий Иванович принялся выкладывать на скатерть свое угощенье.

— Сколько у тебя всего! — обрадовалась Василиса да и призадумалась. — Ты, может, угощать кого шел?

— Что ты! Это мне Первуша в сумку набил. Я шел палку добрую выломать, выстрогать. Посошок.

— Старый ты, что ли, с посохом ходить? Чай, не поп.

— Для забавы.

Василиса ухватила яблочко, отведала.

— Какое сладкое! Да кто этот твой Первуша?

— Богомаз.

— И ты из богомазов?

— Нет, я… родственник Первуше.

Пироги с осетриной Василисе тоже пришлись по вкусу, да и князь не робел, уплетал семичное кушанье за обе щеки. Грузди они и есть грузди, а в груздях клюковка попадалась, калина с брусникой.

— Ты — мастерица! — похвалил князь.

Наелись, медом еду запили.

— Вот бы мне такого жениха, как ты! — сказала, опечалясь, Василиса.

— Чем я тебе понравился? Ростом не высок, глазами не ярок.

— Ты — молодой, а батюшка хочет меня за вдовца отдать, — и вдруг схватила князя за руку. — Если высватает за вдовца, приходи сюда, как хлеб-то уберут. Я тебе девичество свое пожалую. Тебе, хорошему. Не достанусь вдовцу непочатой!

Свернула скатерку, положила в суму, убежала, не оглядываясь, не отзываясь.

9

Лошадь у гонца была в пене: великий государь всея Руси Иоанн Васильевич Грозный призывал на службу достигших совершенных лет князя Василия Ивановича Шуйского и другого его брата Андрея Ивановича.