Марина отвернулась от царика с презрением: он был ей жалок и гадок в своем припадке малодушия.

— По-моему, — продолжал царик, — теперь же надо, не теряя времени, бежать! Сегодня ночью будет все готово: и кони, и проводники надежные… Так говори скорее: хочешь со мною ехать или пропадать здесь желаешь?

— Нет! Лучше здесь умру, чем с позором убегу отсюда! — сказала Марина. — Свидетельствую перед Богом, что, пока жива, вечно буду стоять за свою честь и достоинство… Раз избранная и поставленная государынею стольких народов, царицею московскою, я буду действовать, как надлежит царице!

— Ну и черт с тобой, с проклятою бабой! — злобно крикнул царик, вскочив с места. — Оставайся тут, пока придут к тебе изменники гетманы и бояре и скрутят тебе руки за спину, чтобы выдать королю… Меня не скрутят, я еще с ними посчитаюсь!

И он, махнув рукой, поспешно удалился во внутренние покои.

Марина бросила вслед ему взгляд, полный ненависти в презрения, и затем обернулась к Степурину, который безмолвно стоял у порога. В его пламенном взгляде Марина прочла такую преданность, такую готовность умереть за нее, такую твердую решимость всюду за нею следовать, что она сочла необходимым сказать ему:

— Пан стольник, тебе я поручаю охрану дворца и моей особы. На одного тебя надеюсь, и если Бог даст мне победить врагов, награжу тебя так, как ты того не ожидаешь!

Степурин хотел что-то ответить ей, но только молча поклонился и вышел.

XIX

Он и она

— Бежал! Бежал! Обманщик! Вор! Бежал… Покинул нас!

— Кто? Кто бежал-то?

— Вестимо, кто. Вор Дмитрий бежал!

Вот что слышалось во всех концах Тушина спозаранок на другое утро и с быстротою молнии переносилось из уст в уста, одинаково возмущая и русских, и поляков.

— Да кто сказал, что он бежал?

— Говорили паны: бежал с туркой да с двумя татарскими князьками.

— Тьфу ты, непутевый! А туда же Москву забрать собрался…

— А царицу тут оставил!

— Хоромы его разбить, ограбить! — ревели в ответ голоса.

И толпа вооруженных людей шумною и мутною волной неслась по улицам к дворцу царя Дмитрия.

— Стой! Стой!.. Куда вы?.. Царь убит! Роженский-гетман тайно умертвил!..

— Роженского убить! На копья его! Бердышами врозь разнять!.. В крошево изрубить, собаку! — неистово вопил голос из встречной толпы, и она очумело несется к избе Роженского.

— Братцы! Бояре московские нас Жигмонту продали! — кричит новая толпа, в которой пестреют яркие казачьи шапки. — Посольство шлют к нему, под самый Смоленск! Айда к их избам! Не пускать послов!

И все стремглав бегут к боярским избам, захватывая по пути в толпу всех встречных…

К полудню все Тушино кипело, как в котле. Всюду шумели, кричали, спорили, вопили; неистовые люди как угорелые бросались из стороны в сторону, не слушая, перебивая друг друга, обмениваясь то руганью, то дюжими тумаками. Кое-где от крика и ругательств дело доходило даже до ножей… А все же никто еще не знал и не мог с достоверностью сказать, что сталось с царем Дмитрием: убит ли он «предателем» Роженским или бежал, спасаясь от руки убийц?

Огромная тысячная толпа сбежалась к хоромам царским и громкими криками требовала, чтобы ей сказали: куда девался царь? Куда сбежал? И жив ли или точно убит?..

— Эй, вы! Опричники! Выходите-ка сюда! Мы вас по-панствуем! Царя вот проспали.