После этого он никогда не работал на заказ – единственный из живописцев того времени. И принципиально не продавал своих картин за рубеж, хотя обращались к нему с такими предложениями не раз. А еще никогда не писал властей предержащих – единственный из известных художников того времени. В суриковском наследии есть лишь один царский образ – Петра Великого. В то же время, он не обращался и к модным «прогрессивным» мотивам, не писал народовольцев и прочих революционеров. Многие художники легко брались и за престижные заказы императорской семьи, и за картины, прославлявшие «политических». Сурикову удалось остаться вне тенденций. Не случайно, когда его – уже на взлете славы – избрали профессором Академии художеств, он отказался: «Считаю для себя свободу выше всего». У него не было учеников. Только замыслы, сомнения и холсты. Суриков хотел путешествовать во времени, перелистывая века русской истории – и только самостоятельно выбирать маршруты.

Свеча и рубаха

Он поселился в Москве. Сурикова вдохновляли кремлевские стены, помнившие грозных завоевателей и бунтарей. Замыслов хватало, но – с чего начать?

К своим «академическим» опусам он относился критически. Суриков пытался подступить к сюжетам из русской истории. Но стиль, в котором ее в то время интерпретировали признанные мастера, его не устраивал. Во-первых, русские князья у «академистов» напоминали немцев или голландцев. Во-вторых, позы персонажей выглядели слишком по-актерски. А Суриков не любил слишком приглаженной, глянцевой живописи. В 30 лет он перечеркнул почти всё, чему его учили в академии – и начал искать.

Скульптор Сергей Коненков вспоминал, как однажды художник выбирал шляпу. Сначала он ее примерил. Подошла. Потом, к ужасу продавца, помял ее в ладонях. Потом бросил на пол и наступил на нее. «А д-деньги кто будет платить?» – спросил перепуганный торговец. Суриков поднял шляпу и купил ее, приговаривая: «Теперь только и носить ее! Отличная шляпа, а то какие-то дамские складочки». Эта повадка сказывается и в живописи Сурикова. Шляпа с выставки, как и изображения полководцах в безупречных мундирах, с регалиями, на красавцах-конях – всё это представлялось ему безжизненным, шаблонным. А сами герои казались разодетыми манекенами. Как сломать эти каноны? Суриков попытался идти от сложных норовистых личностей, через которые можно понять суть исторического события.

И сюжет пришёл. Как-то утром, в сумерках, он вышел во двор со свечой, в белой рубахе. Огонь заиграл в складках ткани – и это произвело на художника сильнейшее впечатление. Он представил себе приговоренных к казни, которые надевают такие же рубахи. И сразу вспомнил историю стрелецкой казни, гибель старомосковского мира. В тот же день Суриков приступил к картине, с которой пошел новый отсчёт в его творчестве. Композиция получалась пестрая: стрельцы, их жены, соратники Петра, солдаты, наконец, сам император – в сторонке. И у каждого – своя правда, за которую не жалко погибнуть. «Я не понимаю исторических деятелей без народа, без толпы, мне надо вытащить их на улицу», – говорил Суриков.

Илья Репин. Портрет Василия Сурикова

Илья Репин, с которым Суриков в те дни был почти неразлучен, советовал ему показать на картине повешенных. Художник испробовал и такие варианты, но в конце концов наотрез отказался: «Кто видел казнь, тот писать ее не станет». Каждую ночь Сурикову виделись кровавые сны, но ему важнее было оцепенение перед развязкой, перед трагедией.