А Гвардия, непобедимые бессмертные солдаты Императора, ощущали сладкий вкус победы.

— Vive I’Empereur!

— Мэйтланд! Пришло ваше время! — герцог расположился посреди уцелевших солдат Британской гвардейской пехоты, противостоящий большей из двух французских колонн. Веллингтон, начавший свой путь командиром батальона, не мог удержаться от искушения лично отдать приказ: — Гвардейцы, встать!

Французам показалось, что возникшие из грязи «красномундирники» могли быть только ожившими трупами. Перед самой крупной французской колонной вырос вдруг барьер, и она инстинктивно остановилась. Мгновение назад гребень казался пустым, и тут вдруг враги возникли словно из-под земли.

— Вперед! — заревели французские офицеры, а задние шеренги колонны стали подаваться вперед, образовывая линию для ведения огня, который сотрет в порошок горстку безумцев, осмелившимся противостать им.

— Готовсь! — много лет минуло с тех пор, как герцог сам водил батальон в бой, но не утратил своих навыков, и выбрал момент просто идеально.

Английские мушкеты взлетели вверх, и у приближающихся французов возникло ощущение, что «красномундирники» одновременно сделали четверть оборота вправо. Герцог мрачно посмотрел, выждал еще секунду, потом скомандовал:

— Огонь!

Британские мушкеты выпалили. С расстояния в пятьдесят шагов промахнуться было невозможно, и первые шеренги французов разразились стонами и воплями. Убитые валились кучами, создавая перед наступающими барьер из крови и тел.

Новые выстрелы мушкетов выплевывали пламя и дым, наполняя гребень холма звуками пехотных залпов. Батальоны, стоящие на флангах у гвардейцев Мэйтланда, подались вперед, навстречу разворачивающимся французам. Пятьдесят второй, закаленный в испанских боях батальон, вышел из линии, чтобы зайти избиваемым французам с фланга. Солдаты косили врага хладнокровными точными залпами. Ничто не помешало пятнадцати тысячам французов пересечь долину, и только горстка людей во главе колонны оказалась под сосредоточенным огнем одетых в красное батальонов. Снова колонна сошлась с линией, и линия обрушила на голову колонны ливень пуль. Задние фланги колонны пытались развернуться, но безуспешно: безжалостный огонь мушкетов заставлял их податься назад.

Императорская Гвардия не могла ни продвинуться, ни развернуться в линию, она могла только стоять под иссекающим ее фронт и фланги огнем. Французские офицеры выкрикивали команду идти вперед, но живым мешали мертвые, под смертоносным ливнем пуль все новые передние шеренги делали все выше баррикаду тел. Мечта Императора начала таять.

Британские гвардейцы, стоящие напротив головы колонны, перезаряжали.

— Готовсь! Пли!

Гвардейцы обеих наций находились так близко друг к другу, что могли видеть агонию в глазах раненых, видеть отчаяние офицеров, теряющих честь, видеть как изо ртов стекает табачная жвачка, а может быть кровь, видеть, как мужество сменяется страхом. Непобедимые, бессмертные императорские гвардейцы начинали сдавать, пятится, хотя бесшабашные палочки мальчишек-барабанщиков продолжали гнать их вперед.

— Готовсь! — голос английского офицера звучал холодно и с издевкой. — Пли!

Сухой треск батальонного залпа разорвал воздух, наполнив его мушкетными пулями, летящими сквозь клубы дыма. Британские гвардейцы остановили продвижение французов, а тем временем Пятьдесят второй сблизился с флангом колонны, сея на нем смерть безжалостным и точным огнем. Часы тренировки выливались теперь в смерть французской колонны: утомительные часы заряжания, шомполования и огня, и так до тех пор, пока пехотинец, даже растолканный с похмелья, не ошибется ни в одном движении.